Что пошло не так с британским роком. Рассматривая нынешнюю панораму посредственностей, трудно вспомнить более бесплодное время. Последние четыре года британской гитарной музыки заставляют даже начало семидесятых – этот знаменитый застой между сверхновой шестидесятых и появлением панк-рока – выглядеть периодом потрясающего изобилия и креативности. (На самом деле это так и было: в официальной истории рока, как часто бывает, все напутали.)
Что случилось с культурой, которая породила группы вроде Roxy Music, Joy Division, The Fall, The Banshees, The Specials, The Associates, The Human League, The Smiths, My Bloody Valentine (и в этом сильно сокращенном списке еще нет ни очевидных суперзвезд, ни вольнодумцев, расцвечивающих периферию пантеона британского рока)? Группы, каждая из которых создала собственную эстетическую вселенную и уникальный поп-музыкальный язык. А вот и «знаменосцы» недавнего времени: Gomez, с их симпатичными стилизациями под ушедший американский «золотой век»; Manic Street Preachers, получившие «приз зрительских симпатий» после нескольких лет упорного труда и предлагающие нам взвинченные мелодрамы в духе «новой волны», которые до странности напоминают The Boomtown Rats; Catatonia, Stereophonics, Gay Dad и прочие фавориты журнальных обложек, предлагающие нам то, что сейчас, очевидно, считается звездностью, пением и сочинением песен на этом упадочном острове. Чувство уныния, жизни в недостойные времена, дополняется еще и постоянным потоком сольных альбомов и новых проектов после распада групп времен «Мэдчестера» и бритпопа – Butler, Squire, Brown, Coxon, Ashcroft.
Почему британский рок по-прежнему выходит таким пустым? Очевидно, немалую часть вины несет на себе бритпоп – за свой ура-патриотизм и ностальгическое бегство от современной мультикультурности; за санкционирование вторичности и некрофилического раскапывания могил; за анорексичный, анахроничный фетишизм к цепляющим трехминутным песенкам (словно семидюймовый сингл до сих пор остается главным форматом музыкальной культуры).
Впрочем, наиболее сильным оказался урон, который бритпоп нанес идеалам независимой музыки своей моралью «Любой ценой стань популярным»; это сделало стремление к инновациям ради самих инноваций немодным и даже слегка смешным. Тенденция началась с The Stone Roses (они приводили в пример только самых очевидных своих вдохновителей, The Beatles, обозначая тем самым и свои амбиции, и отношение к себе). Затем Manic Street Preachers превратили это в идеологию (любые отсылки к малоизвестным источникам или экспериментальные импульсы превратились в признак пораженчества и элитизма). И, наконец, Oasis подняли ее на уровень ортодоксии. Их единственным raison d’être
[41] было прославиться, создать впечатление, что они – светила, в лучах которых мы все должны купаться. Так что пустые похвальбы в духе «не вижу, почему эта группа не должна стать такой же крутой, как The Beatles», стали практически обязательными для групп этого типа, которые существуют исключительно для того, чтобы заполнять статьями о себе целую полосу еженедельных музыкальных изданий.
Поскольку только мейджор-лейбл может сделать группу настолько крутой, результатом стал заметный отток энергии и интереса от независимого сектора. Посмотрите на современные инди-чарты, и увидите разношерстную коалицию из драм-н-бэйса, техно, дэт-металлических альбомов и прочих микрожанровых нишевых рынков и поп-звезд, которые продают альбомы через независимые лейблы. Многоликой, но единой независимой музыкальной культуры, которая сумела в 1988 году четыре недели продержать на первом месте альбом AR Kane, больше не существует.
Сейчас-то уже должна была начаться обратная реакция, семена возрождения должны были дать ростки, а то и расцвести. Мыльный пузырь бритпопа лопнул довольно давно (This Is Hardcore неожиданно провалился, Be Here Now оказался раздутым и роскошным в своей дерьмовости), а подписанные на волне этой «золотой лихорадки» коллективы выпустили унылые дебютные альбомы и во многих случаях оказались изгнаны с лейблов. Не считая нескольких будущих культовых фигур (Badly Drawn Boys) и ветеранов-оборотней (Primal Scream, Saint Etienne и т. д.), беспрецедентная творческая засуха продолжается.
Почему?
Виновата танцевальная культура. Танцевальная культура – худший удар, когда-либо нанесенный британскому року. Не только потому, что ее несравненная привлекательность навсегда переманила к себе бо́льшую часть потенциальной аудитории рок-музыки (даже если брать самые слабые и мягкие формы – транс и хард-хаус, – поход в танцевальный клуб кажется куда привлекательнее, чем на рок-концерт).
Но и потому, что арена электронной музыки всосала в себя добрых девяносто процентов всего музыкального интеллекта; британский рок занемог потому, что самые острые музыкальные умы этой страны заняты созданием инструментальной, не групповой музыки. Зачем «немузыкантам», последователям Брайана Ино, мучиться со всеми неизбежными трениями и трудностями, возникающими при работе в группе, если можно моментально воплощать идеи с помощью послушных и практически бесконечно гибких синтезаторов и драм-машин? Танцевальная культура вместе с ее поклонниками, ориентирующимися на домашнее прослушивание, даже дает неплохую возможность заработать.
В результате рок-музыка осталась уделом людей с самой худшей мотивацией: слава, эксгибиционизм, желание делать такую же музыку, какой она была в старые добрые деньки (в шестидесятые или во времена панка и новой волны). А еще туда идут те, кто хочет что-то «сказать»: производители цитат, считающие себя поэтами.
«Собака лает, да не кусает» – вот главная слабость британского рока еще со времен эпохи пост-панка: настрой, умение продать себя и красиво чесать языком в музыкальных газетах стали ценнее, чем умение играть на инструменте или звуковое новаторство.
В течение почти всех девяностых благодаря брожениям пост-рейвовой музыки мы, в общем-то, могли игнорировать провал британского рока. Так почему бы тогда просто не выбросить рок на помойку и забыть о нем? Потому что у танцевальной музыки есть собственный недостаток: собака, если угодно, только кусает, но не лает. Проблема и музыки для танцпола, и откровенных абстракций в духе журнала Wire состоит в том, что она полностью звуковая, воплощает в себе материальность ритмов и текстуры – и больше ничего. Гений британской популярной музыки всегда состоял в том, что звуковая картина и дискурс, музыка и идеи о музыке переплетались и катализировали друг друга. Я не хочу сказать, что танцевальная музыка бессмысленна. Она может даже «говорить» что-то о мире, лежащем за стенами танцевальных клубов, через вокальные сэмплы, ритмическое напряжение, басовое давление, атмосферу. Но чувства, которые передает танцевальная музыка, обычно очень прямолинейны, без каких-либо оттенков или двусмысленностей. По большей части она обладает теми же качествами, что и наркотический опыт, который призван усиливать вспышки эйфории и безличные энергетические поля, к которым вы можете подключиться. Довольно сложно соединять острые ощущения и искусственный кайф выходных с повседневной жизнью.
