Глава 2
Как Radiohead научились ненавидеть бомбу
Питер Мерфи, Hot Press, 11 октября 2001 года
В первые дни после террористической атаки на Нью-орк, Пентагон и Питтсбург 11 сентября 2001 года Radiohead были не той группой, которую хоть кто-то хотел слушать. В новостях показали необработанные кадры с ручных камер, сделанные случайными прохожими, – производство их обошлось, наверное, в пару долларов, но выглядело все как сцены из «Дня независимости». Сюрреалистический монтаж и репортаж слились воедино, автору этих строк пришлось заставить себя прослушать три последних альбома группы. Слишком эмоциональные. Слишком параноидальные. Слишком близкие. Слишком интуитивные.
Том Йорк, певец, страдающий от «голосов нерожденных цыплят» – эдакий Цыпленок Цыпа от рок-н-ролла, – скорее всего спросил бы себя, желудь ему упал на голову или все-таки кусочек неба, обломок рейса 11 American Airlines из Бостона, прорвавший дыру во времени. Еще в OK Computer можно было услышать зловещие эхо, например, в песне Airbag («In the next world war/In a jack-knifed juggernaut/I am born again»
[48]), которую вполне мог написать персонаж Джеффа Бриджеса из фильма «Бесстрашный» – человек, оставшийся целым и невредимым после авиакатастрофы и всерьез считающий себя бессмертным. В Idioteque из Kid A отдельные строчки слетают с холодной кубриковской поверхности музыки подобно межпланетным сигналам SOS: «Ice age comin’, ice age comin’… We’re not scare mongering… This is really happening…»
[49]
Конечно же, Radiohead не могли все это предсказать, но иногда у искусства словно включается экстрасенсорное восприятие. Мы все уже слышали о рисунке на обложке альбома хип-хопового коллектива The Coup Party Music, до странности напоминающем искалеченные башни-близнецы. Primal Scream все лето играли новую песню под названием Bomb the Pentagon. Ньюйоркец Дэвид Боуи выложил на своем сайте сообщение, в котором сказал, что «никто не мог себе представить, что произошло 11 сентября», судя по всему, забыв собственные апокалиптические предсказания на Five Years и Diamond Dogs. Всего через несколько дней после катастрофы Мартин Эмис писал, что «температура планетарного страха поднялась до лихорадочной; «мировой шум», как выразился Дон Деллило, сейчас так же хорошо слышен, как тиннитус».
Ваш покорный слуга не хотел ехать в Белфаст; он хотел валяться под столом в ближайшем баре. Если главная цель террористов – вызывать ужас, то я не собирался доставлять преступникам такого удовольствия. Я хотел быть легкомысленным. Я хотел забыть.
Но Radiohead не дали мне такой возможности.
* * *
Когда мир идет на войну, чудаки становятся профессионалами. В течение всего прошлого века творческие умы пытались придать смысл войне, протестуя против здравого смысла.
Реакция на социальные травмы эпохи – не только международные конфликты, но и промышленную революцию, расовую напряженность, технологические конвульсии – приняла форму целой кучи «измов»: кубизм, сюрреализм, дадаизм, модернизм, постмодернизм, абстрактный экспрессионизм, вортицизм. После Первой мировой войны средства реалистического искусства показались недостаточными, чтобы передать Ужас. Подтянутые молодые ребята отправлялись в бой и возвращались из него кубистскими фрагментами и кусочками. «Бесплодная земля» Т. С. Элиота стала одним из первых странных новых видений двадцатого века, панорамой отзвуков, текст которой был отредактирован – или, если точнее, нарезан – отцом модернизма Эзрой Паундом. За ним последовали Джойс и Беккет. «Броненосец “Потемкин”» Сергея Эйзенштейна нашел свой образ у Фрэнсиса Бэкона. «Метрополис» Фрица Ланга, «Новые времена» Чарли Чаплина и «Поэт в Нью-Йорке» Гарсиа Лорки поднимали проблему об обесчеловечивающих силах, работающих в городских обществах.
В это же время Шёнберг и Стравинский пробили бреши в классической музыке, из которых вышли Штокхаузен, Кейдж и Райли, и даже фолковые мелодии вроде I Wish I Was a Mole in the Ground, странной песенки, записанной Баскомом Ламаром Лансфордом в конце двадцатых, вполне соответствовали сюрреалистическому манифесту Бретона и Бунюэля. В следующем десятилетии такие эпохальные произведения, как «Герника» Пикассо и «Осенний каннибализм» Дали, отражали ужасы Гражданской войны в Испании. Увидев своими глазами резню невинных, оба художника так и не смогли больше представить человеческое тело в прежнем виде. В 1939 году Билли Холидей записала песню Абеля Миропола Strange Fruit, посвященную линчеваниям в глубинках Юга, песню, полную странных и отвратительных образов тел, висящих, словно фрукты, которые расклевывали вороны и обсасывал ветер.
Сам рок-н-ролл родился в тени атомной бомбы: сумасшедший ковбой, едущий верхом на ракете в «Докторе Стрейнджлаве», вполне мог быть Сэмом Филлипсом или Джеком Клементом. Гинсберг, Керуак, Берроуз, Поллок и Чарли Паркер с помощью своих работ пытались побороть страх, который поразил нервную систему всего человечества после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в 1945 году. Через тридцать лет после Второй мировой войны Dachau Blues Капитана Бифхарта (альбом Trout Mask Replica) попытался передать невыразимые истины лагерей смерти – «замков Синей Бороды нашего века», по словам критика Джорджа Стейнера, – через дадаистский блюз и спазматический джаз.
В шестидесятых тоже были свои бури. Боб Дилан сочинил A Hard Rain’s a-Gonna Fall в 1963 году – это стало испуганной реакцией на Карибский кризис. По словам биографа и фолк-эксперта Роберта Шелтона, то был «поэтический космос, чьи крайности – ужас и потерянная нежность – каким-то образом сочетаются с адами и раями современной реальности». На фестивале «Вудсток» в 1969 году, на пике Вьетнамской войны, Джими Хендрикс превратил Star Spangled Banner в картину из напалма.
Примерно то же повторил Нил Янг с Crazy Horse в 1991 году, взяв Sonic Youth на гастроли во время войны в Персидском заливе и наполнив песни вроде Blowin’ in the Wind, Powderfinger и Cortez The Killer раскаленными добела звуками «заводящихся» гитар. Вскоре после этого U2 провезли по Америке свое шоу Zoo TV, пародировавшее безумие конфликта, который для многих, похоже, существовал только в истерическом кошмарном уме CNN.
А в последние годы столетия Radiohead довели до совершенства свою форму комично-параноидального экспрессионизма, звук, который воплощал в себе, по выражению одного автора, «то, каково это – ощущать ужас от нынешних времен».
В сентябре 2001 года, после атаки на больше не неприступную крепость-Америку, Radiohead, пожалуй, были последней группой, которую вы хотели бы видеть вживую, но при этом, возможно, самой важной. В ночь одиннадцатого сентября они были на сцене в Берлине, и Том Йорк посвятил You and Whose Army президенту США Джорджу Бушу. Когда мир мучился тошнотой, сравнимой с последствиями операции в заливе Свиней, группа отправилась в Белфаст и открыла концерт The National Anthem, звуча – простите, другой метафоры я не подберу, – как военная машина, которую приводят в действие. Предконцертная подборка исполняемых шепотом баллад и мелодий в духе ду-воп лишь усилила зловещую атмосферу а-ля тридцатые годы.
