Сет-лист Radiohead длился два часа десять минут и вышел весьма напряженным; песни вроде Morning Bell, Paranoid Android, Pyramid Song и Exit Music (For a Film) приобрели новые зловещие смыслы, но потом напряжение рассеялось в How To Disappear Completely, и все покинули зал, чувствуя себя не лучше, но, может быть, чуть менее одинокими.
* * *
Кто-нибудь хочет выпить перед войной? Шампанское в пластиковом бокале в слишком яркой комнате. Прошел примерно час после того шоу на «Одиссей-Арене» в Белфасте, и я спрашиваю гитариста Radiohead Джонни Гринвуда, обсуждали ли они какой-либо нестандартный подход к сет-листу в свете – или тьме – событий последней недели.
– Нет, вообще нет, – говорит он. – Полагаю, все в зале пережили одну и ту же неделю. Желание пребывать в хорошем настроении, очевидно, теряется.
Был ли он настроен на особый резонанс от песен вроде Airbag или Idioteque на сцене?
– Да, конечно, но это, полагаю, происходит постоянно – резонанс с текущими событиями. Хотя, если уж начистоту, на прошлой неделе случилось самое большое событие века.
Он апатично тыкает в тему пальцами вместо того, чтобы вцепиться в нее зубами. Я предполагаю, что это либо печально знаменитая скрытность Radiohead, либо прерогатива гитариста. Лишь позже я узнал, что его жена никак не может вылететь из Израиля. Когда в комнату входит басист Колин, брат Джонни, я говорю о том, что альбомы Kid A и Amnesiac напомнили мне параноидально-конспирологические телесериалы, которых было полно с конца семидесятых до середины восьмидесятых, когда проблемы на Ближнем Востоке заразили страхом новое поколение детей, родившихся после бомбы. Я вспоминаю эксперимент Куотермасса, «На краю тьмы»…
– «Нити», – вспоминает Колин; он говорит о снятом в документальном стиле фильме о ядерной зиме, который заставил бояться Бога всех школьников, достаточно взрослых, чтобы понимать, что́ он значит.
Джонни:
– Помню, я ходил в начальную школу, и все говорили: «Сегодня начнется ядерная война».
– Паранойя, – продолжает Колин, – и «День триффидов». Сейчас играть концерты очень странно. Играешь некоторые песни, и кажется, что это уж слишком. Но вот выступление в Берлине два дня назад, во вторник, было замечательным. Одиннадцать тысяч купили билеты, и они все пришли, а здание охраняло около сорока полицейских.
Чуть раньше, когда Том дергался, словно тряпичная кукла на ниточках, под непреклонный ритм моторик Idioteque, и пел «Women and children first»
[50] пронзительным, паническим голосом, я все вспоминал эссе Мартина Эмиса о ядерной войне, написанные в середине восьмидесятых под сильным влиянием страха за новорожденного ребенка. Некоторые мужчины находят в роли отца новые механизмы выживания, причины быть счастливыми – первую, вторую, третью. Другие же становятся уязвимыми для самых разнообразных «выживальческих» фобий. Через неделю после падения башен-близнецов Эмис перевыпустил эти эссе – статью в The Guardian под названием «Первый круг ада». «Иллюзия такова, – писал он. – Матерям и отцам нужно чувствовать, что они могут защитить своих детей. Они, конечно же, не могут и никогда не могли, но им нужно чувство, что могут. То, что когда-то казалось более или менее невозможным – защита детей, – теперь кажется очевидно, ощутимо невообразимым. Так что с нынешнего момента нам придется жить без потребности в этом чувстве».
Том Йорк несколько месяцев назад стал отцом – интересно, как это подействовало на него?
– Думаю, у него определенно первый вариант, а не второй, – говорит Колин. – Это очень интересно, потому что, по-моему, он еще никогда не переживал такой радости. Думаю, сейчас, когда у него появился Ной, он, как родитель, стал более прагматичным, и это очень важно. Я говорил об этом с ним в Берлине. Если ты не можешь проводить время с ребенком, то хотя бы убедись, что делаешь что-то стоящее, когда ты не с ним. И это здорово. Он меньше мучается из-за потенциальных будущих бед и больше думает о том, как провести время с наибольшей пользой. Это, блин, очень круто, потому что когда работаешь с кем-то пятнадцать лет, хочешь, чтобы все они были счастливы. А по Тому и Филу видно, что они действительно наслаждаются этой работой, потому что хотят вернуться домой.
Джонни:
– Думаю, это заставляет вас задуматься о том, что действительно важно в производстве музыки и на что не стоит тратить время впустую – на боль, на прочие непродуктивные вещи.
Еще один момент с концерта в Белфасте: припев You and Whose Army по понятным причинам зацепил зрительские чувства, но Йорк забавным образом смягчил его, пригласив «Священную Римскую империю» выйти и подраться один на один. Показалось даже, что он поддерживает одновременно обе стороны религиозных дебатов.
– Это хороший пример того, почему мне нравятся его стихи, – замечает Колин. – Сочетание прямого участия и агрессивности с сублимацией в конце; он направляет тему в другую сторону и выводит ее на новый уровень в конце песни. Это знак его великого дара как сочинителя песен: сначала он заставляет вас прочувствовать все на собственной шкуре, а потом переносит куда-то еще.
С другой стороны, Exit Music (For a Film) – это полная противоположность изложенной идее: двое возлюбленных убегают от беды, а заканчивается все тихой строчкой «We hope that you choke»
[51].
– Да, верно, – соглашается Колин, – его голос в концовке всегда меня немного пугает – когда он поет эту строчку, и зрители ему подпевают, – но это, если угодно, «хороший диссонанс».
Что можно сказать о Radiohead образца 2001 года, так это то, что они практически превратились в аморфный организм. Любой, кто видел мрачный документальный фильм Meeting People is Easy, легко поймет, почему музыканты и, в частности, Йорк с такой настороженностью относятся к шумихе по поводу «лучшей группы мира», которая поднялась вокруг них между The Bends и OK Computer. Сейчас они проникают в культуру менее очевидным образом.
В прошлогоднем интервью Брэд Питт сравнил их с Сэмюэлем Беккетом. В начале романа Чака Паланика «Удушье» есть завуалированная отсылка к Exit Music (For a Film). Нил Джордан хотел использовать их музыку для фильма «Сновидения», но передумал, потому что боялся, что звуковая дорожка затмит визуальный ряд.
На первый взгляд – довольно странные сочетания, но затем мы вспоминаем неизбежную связь между работами всех перечисленных и последними событиями. Питт сыграл в экранизации «Бойцовского клуба» Паланика, сюжет которого строится вокруг домашнего низкотехнологичного терроризма. Роман Паланика «Уцелевший» – это история, начитанная в «черный ящик» терпящего крушение самолета Тендером Брэнсоном, последним живым членом из секты фанатиков-самоубийц. Нил Джордан, со своей стороны, исследовал апокалиптическую атмосферу Карибского кризиса, экранизировав «Мясника» Патрика Маккейба.
