Hail to the Thief – слишком импрессионистская работа, чтобы ее можно было свести к одним только политическим выпадам. Даже как самые абстрактные работы Radiohead, альбом полон отполированными до блеска, протяжными мелодиями, благодаря которым они стали самой разнообразно переигрываемой группой со времен The Beatles: послушайте хотя бы классического пианиста Кристофера O’Райли (True Love Waits), джазмена Брэда Мелдау (Exit Music (For a Film)), The Flaming Lips (Knives Out) и на удивление крутой Strung Out on OK Computer: The String Quartet Tribute to Radiohead.
А еще это напоминание о ключевом парадоксе коллектива: ни у одной другой группы страх и печаль не выглядят такими вдохновляющими.
«Мы не инди-группа», – когда-то настаивал Йорк; Radiohead отказываются прятаться в своих эстетических задницах. Вместо этого они выставляют большую – пусть и странно украшенную – палатку и приглашают зрителей на собственных условиях. Потому что, какой бы мрачной ни была ситуация, вместе всегда лучше.
Глава 2
Занимайтесь роком, а не войной! Интервью с Томом Йорком
Уилл Селф, GQ, июль 2003 года
В средневековом рве, которым, по сути, является Тёрл-стрит в Оксфорде, Том Йорк, знаменитый своей агрессивной застенчивостью сын города, покачивается взад-вперёд на своих бело-голубых баскетбольных кроссовках, завывая от презрения.
– О нет! – кричит он. – Я не выношу все это! Когда-то я ходил вдоль этой витрины и смотрел, смогу ли купить здесь хотя бы одну вещь, которую смогу надеть.
Он отходит от манекенов, одетых в вощеные пиджаки, серую фланель и твид, к обувному магазину по соседству.
– Неплохой выбор, – говорю я. – Может быть, вы удовлетворитесь хотя бы парой обуви?
Он довольно внимательно разглядывает ряды туфель и башмаков ручной работы от Church’s, затем признается, что если бы был обязан здесь что-то купить, то, наверное, надел бы «вон те». И что же это за хрустальные башмачки, которые готова носить Золушка рока? Замшевые лоферы, конечно.
Йорк как раз выглядел замшевым бездельником
[56], когда я нашел его в кофейне отеля «Рэндольф» примерно час назад. «Рэндольф» – как раз такой четырехугольный отель, который ожидаешь увидеть в центре Оксфорда. Он окружен аурой солидного, процветающего заведения века так восемнадцатого; в пейзаж вполне бы вписались несколько почтенных бюргеров в париках, которые, наевшись вареной говядины, забираются в кареты и отправляются в поездку вокруг этого древнего учебного заведения. Йорк пил черный кофе из полуоткрытого кофейника и читал заголовки сегодняшней The Guardian. Его модное дезабилье – полосатая бело-голубая рубашка с открытой шеей, джинсы-клеш и любопытный нейлоновый жилет на молнии с высоким воротником, – в сочетании с рыжеватой двухдневной щетиной и взъерошенными волосами придает ему анахронический вид: обычный городской парень двадцать первого века, которого словно налепили сверху на старинную фотографию постоялого двора.
Йорк без всяких преамбул заговорил о политике, так что легко догадаться о дате нашего разговора: 25.04.03. Всего шестнадцать дней назад пал Багдад, и ошметки кирпичей и цемента интересовали его в куда большей степени, чем любые другие камни
[57].
В последние три года Йорк все глубже и глубже погружался в политические воды. Вместе с Бобом Гелдофом и Боно он поднял палицу в поддержку кампании Jubilee 2000, требовавшей «простить долги» развивающимся странам. И, хотя он так и не сделал лицемерного шага, присоединившись к антикапиталистическому движению, о жадности и хищничестве в последнее время он шумел немало.
В первое воскресенье после англо-американского нападения на Ирак мы оба побывали на демонстрации возле авиабазы Фэрфорд в Глостершире, с которой взлетели бомбардировщики B-52, вооруженные бетонобойками, «ножиками для ромашек»
[58] и прочими подобными взрывоопасными эвфемизмами военного времени.
А сейчас вышел Hail to the Thief, первый за три года альбом Radiohead. Конечно же, само название – уже провокационный выпад в адрес правительства Джорджа Буша-младшего? Конечно. Йорк тут же проявил свою знаменитую желчность.
– Слышали, сегодня с утра Джон Хамфриз брал интервью у Джеффа Хуна? – спросил он меня. – Он жестко давил на Хуна по вопросу оружия массового поражения, а Хун, по сути, не ответил ни на один вопрос, не смог обосновать, почему инспекторов ООН по оружию не пускают в страну снова.
Я спросил, интересовался ли он политикой, когда учился в Эксетерском университете, и Йорк отвечает со своей не менее знаменитой застенчивостью:
– Не всегда. Мне не нравилось деление на фракции и «политический» язык, которым обязательно надо разговаривать. Но все-таки кое-чем я занимался: нам удалось изгнать нескольких «молодых консерваторов» из студенческого союза, и я этим гордился.
Учеба в университете не стала для Йорка чем-то формирующим характер; скорее, он убедился в том, что больше домосед, чем путешественник. В прошлых интервью он безутешно жаловался на свое испорченное детство, постоянные смены школ и на то, что его задирали одноклассники из-за парализованного века (из-за этого врожденного дефекта у него до странности глубокий одноглазый взгляд). Но мне он показался эмоционально стабильным и уверенным в себе. Он признался, хоть это и было нелегко, что его семья была счастливой, но совершенно немузыкальной.
– У моих родителей даже не было hi-fi стереосистемы, пока ее не купил я, – только старый кассетник-радиоприемник.
Его отец, работавший в отделе продаж компании – производителя масс-спектрометров и другого оборудования, использовавшегося в атомной промышленности, «провел шестидесятые годы, разгуливая с пробиркой плутония в руках». Потом родились Том и его младший брат, который поступил в Оксфордский университет.
– Он учился в Хертфорд-колледже. Я немного общался с его друзьями. Впрочем, больше всего мне запомнилось то, что насколько бы сильно они ни громили дом ночью, с утра они всегда приходили и убирались.
Йорк, можно сказать, был музыкальным вундеркиндом, и к тринадцати годам бренчал на гитаре и сочинял стихи. Он родился на полпоколения позже, чтобы стать панком, так что первым источником вдохновения – в чем он признается с невеселой улыбкой – были старомодные Japan («Я любил голос Дэвида Силвиана») и вполне предсказуемые R.E.M.
Первые музыкальные пробы Йорка были деконструктивными.
– Знаете, всегда есть этот импульс – «Я могу сделать лучше», и он заставляет вас искать конкретные способы сделать лучше.
Но вскоре при поддержке родителей он стал выступать по выходным.
