– Они постоянно слышали, как над телевизором играет музыка – моя комната была прямо над ними. Но мне повезло с родителями – могло быть намного хуже. Это они покупали мне усилители и прочие примочки.
Я спросил его, получал ли он кайф от этих ранних концертов, но вопрос привел его в замешательство.
– Трудно вспомнить, как все было до того, как мы стали записывать альбомы, но я помню, что удивился, увидев, что людям это нравится. На сцене у тебя чувство, что в тебе что-то есть, но при этом ты не уверен, долго ли это продлится. Сейчас, научившись играть лучше, я получаю от этого намного бо́льший кайф.
«Моя борьба» не самое подходящее название для биографии Тома Йорка. Группе не пришлось таскать свою аппаратуру по маленьким клубам: Йорк и его друзья детства, периодически джемовавшие вместе – и тогда называвшиеся On A Friday, – подписали контракт с лейблом буквально через несколько месяцев после того, как решили заняться музыкой всерьез. Это были те самые ребята, которые регулярно возвращались в Оксфорд во время учебы в колледжах, чтобы репетировать. На самом деле я даже считаю, что Йорк настолько твердо стоит на земле именно потому, что всегда был весьма решителен в своем намерении не сходить с места – как в географическом смысле (он до сих пор живет в Оксфорде), так и в плане поддержки круга общения. Прошло двенадцать лет, а он до сих пор играет все с той же группой друзей и живет с девушкой, с которой познакомился в Эксетерском университете.
Рейчел входила в число друзей, с которыми Йорк познакомился в колледже искусств, где получал свою степень по изящным искусствам. Еще один друг тех времен оформляет альбомы Radiohead, да и с другими студентами-художниками, как Йорк сказал мне, он до сих пор общается. Долгосрочные отношения с друзьями и возлюбленной, регулярный контакт с родителями – особенно сейчас, когда Йорк подарил им внука Ноя, – и укорененность в Оксфорде, похожая на верность его друга Майкла Стайпа Афинам, штат Джорджия. Ничто из этого нельзя считать признаком измученной души.
И, хотя я не сомневаюсь, что его нашумевший нервный срыв после всемирного успеха OK Computer стал настоящей травмой, Йорк, похоже, сумел выдержать испытание медными трубами рок-звездности, сохранив голову на плечах и в нужном положении.
Тем не менее, когда мы вышли под мрачноватое полуденное небо окропленного дождем сердца Англии, я заметил в его поведении небольшие намеки на паранойю.
На пересечении Брод-стрит, Корнмаркет и Джордж-стрит – главного торгового узла города, Йорк показал на ряд решеток и сказал:
– Вот куда теперь всех сгоняют по вечерам в субботу. Полиция патрулирует оба конца улицы, и если что-то идет не так, они все перекрывают. В Оксфорде в субботу вечером бывает очень тяжело.
Затем его внимание привлекают камеры наблюдения, замаскированные под старомодные уличные фонари. Позже в разговоре Йорк рассказывает об агрессии в поезде из Лондона (KO Commuter
[59]?) А когда я упоминаю о том, насколько он кажется озабоченным случайными актами бессмысленного насилия, он признается, что пару лет назад побывал в драке.
– Этот парень что-то сказал, когда я прошел мимо, он явно меня узнал, а я сделал глупость – пошел за ним и попросил повторить. Он сразу замахнулся на меня, стал бить ногами, а люди просто шли мимо, не обращая внимания.
Йорк худой, его рост – всего 170 сантиметров, так что легко понять, почему детское чувство уязвимости не оставило его и во взрослом возрасте, застыв в студне из славы и денег. Он, очевидно, ненавидел известность, свалившуюся на него после огромного коммерческого успеха OK Computer, и сказал мне, что «я не хочу заниматься всем этим стадионным роком». Он сказал, что сейчас его на улицах уже не узнают, и что Стайп научил его, как стать «невидимым», просто сохраняя правильное, уверенное настроение. Посмею предположить, что я несколько портил инкогнито Йорка – из-за нашей огромной разницы в росте и явно бесцельных шатаний мы выглядели весьма странной парой. За три часа, которые я провел с ним, его четыре раза узнали и попросили автограф. Когда мы шли обратно по центру города, он предложил избегать самых оживленных улиц, ему явно это надоело.
Ранее, стоя на высокой стене одного из колледжских садов, мы смотрели вниз на безупречные газоны, окружающие «Рэдклифф-Камеру» – здание с куполом эпохи Возрождения, придававшее городу почти восточную атмосферу. Йорк указал на один из альковов в «Камере» и сказал:
– Здесь мы часто пили, когда были подростками.
Эта ремарка неизбежно привела нас к теме наркотиков и алкоголя.
– Мне всегда советовали даже не пробовать кислоту, – сказал Йорк. – Друзья считали, что у меня и без того столько всего в голове творится, что это будет не очень хорошей идеей.
Я заметил, что никогда не читал и не слышал каких-либо его комментариев на эту тему, ни в связи с его творчеством, ни в связи с гедонизмом.
– Я никогда не хотел, чтобы это влияло на музыку, – сказал он, – поэтому предпочитаю оставить вопрос открытым.
Когда я надавил сильнее, он сказал:
– Очевидно, очень важно не оставаться вот таким, – он обвел рукой свою трезвую мину, – все время. Музыка и сама по себе пьянящая, но алкоголь – просто ужасно неподходящее средство для того, чтобы добиться необходимых изменений…
– А что будет лучше алкоголя? – настаивал я.
– О, ну, не знаю, наверное, какое-нибудь рецептурное средство.
– Что, «прозак»? – пошутил я, но дальше Йорк на эту тему разговаривать не пожелал.
Собственно, он и по любым другим дорогам, ведущим к рок-н-ролльным эксцессам, не заходит особенно далеко.
Йорк – давний вегетарианец, он «перестал есть мясо в начале девяностых – гастроли просто убивали мое пищеварение».
Еще пришлось отказаться и от курения самокруток.
– Они уничтожали мой голос. Я где-то половину концерта выдерживал, а потом срывался.
Но Йорк с удовольствием рассказал, что когда-то напивался в дрова «Укусом змеи».
– Когда я впервые попробовал этот коктейль, на следующий день пришлось идти к врачу, потому что у меня все еще двоилось в глазах, и он сказал, что это алкогольное отравление.
Затем он, впрочем, признался, что и запои тоже остались в прошлом. Практикуя подобную сдержанность, Йорк, похоже, вошел в дом здравого смысла, вместо того чтобы броситься к иллюзорному дворцу мудрости, пристанищу «настоящих звезд».
До боли рассудительный парень.
Мы прошли по дорожке между колледжами Мертон и Корпус-Кристи и вышли на зеленую лужайку Крайстчерча, и я начал чувствовать себя отчасти похожим на богемного Себастьяна Флайта из «Возвращения в Брайдсхед» Ивлина Во. Йорк выглядел настолько плюшевым и асексуальным, что вполне мог сойти за Алоизия, игрушечного мишку Флайта. А как же групи, хитро спросил я: они разве не были частью вашей мечты о рок-звездности, когда вы бренчали на гитаре в спальне? Йорк громко расхохотался.
