Меня самого поражает, что я все еще занимаюсь этим. Я хочу быть один, но еще я хочу, чтобы люди меня замечали – и все это одновременно. Я не могу с этим ничего сделать.
Есть книга, называется «Голодная дорога», там за героем постоянно следуют какие-то силы и тянут его за собой – вот так я себя и чувствую.
Том продолжает раскрывать душу и опровергать теорию «коммерческий успех + признание публики = эмоциональная стабильность».
– Звучит как-то по-дурацки. Если бы я был художником, то сказал бы что-нибудь типа: «Ух ты, это здорово!» Но это поп-музыка, а в поп-музыке такие вещи не говорят.
Говорят, – если вы Radiohead. Говорят, – если вы Том Э. Йорк. Говорят, – если вы один из денди Гринвудов.
Джонни двадцать один год, Колину двадцать пять. Их отец умер, когда они были маленькими, и матери пришлось одной воспитывать двух непослушных сыновей.
– Она думала, что Джонни пытаются похитить силы зла, – признался Колин на следующий день после концерта на Род-Айленде, куря одну за другой сигареты Camel в гастрольном автобусе, припаркованном возле «Авалона», концертного зала в Бостоне. – Немного отошла она только после того, как увидела нас на Top of the Pops. Хотя она все равно считает, что все, кто выступают в этой программе, сумасшедшие наркоманы. На самом деле она счастлива только тогда, когда беспокоится. Это очень по-«радиохэдовски». Мы все беспокойные ребята. Даже когда беспокоиться на самом деле не о чем.
Джонни бросил Оксфордский политехнический институт после первого же семестра, чтобы сосредоточиться на музыке. Он главный музыкальный гений Radiohead; если Том – Бретт Андерсон, то его можно назвать Бернардом Батлером. Уже в школе он был настоящим вундеркиндом, играл на альте в оркестре Университета Темз Вэлли, а потом, как только собралась группа, стал тусоваться с Колином и компанией. Вскоре все пятеро музыкантов поселились в одном доме в Оксфорде, как The Monkees.
– Нет-нет, как The Banana Splits! – поправляет Джонни, выходя со мной на палящую жару бабьего лета на тротуар возле «Авалона».
– Кто из нас был «отцовской фигурой»? Никаких патриархов! Мы все были матерями.
Я спрашиваю Джонни, считает ли он, что Radiohead добились в Штатах успеха намного быстрее Suede, потому что последние любят дразнить аудиторию, а американцы с недоверием относятся к любой двусмысленности.
– Мы более мужественные? О-о-о, нет. – Он корчит гримасу, мое предположение ему явно не понравилось. Позже Джонни признаётся, что испытал немалое отвращение, получив в подарок серьгу из соска от совершенно голой фанатки, которая заявилась к дверям его номера несколько дней назад, а под конец нашего разговора просит не называть пола своего партнера на родине. Сейчас же Джонни смотрит на солнце и говорит мне:
– У нас есть фанаты обоего пола. Групи? Ужасное слово. Настолько из семидесятых. Нет, нам ничего такого не предлагают. Мы не Manic Street Preachers.
Мы группа без тестостерона. Мы собрались не для того, чтобы демонстрировать наше либидо широкой публике.
Колин, получивший диплом филолога в Кембриджском университете, провел молодость на кухне на вечеринках с Томом, предпочитая носить черные «чулки на тело» и яркие лиловые и зеленые рубашки и в целом бороться с гегемонией готов. Еще одно любимое времяпрепровождение Колина – выводить из себя ребят в школе (все музыканты Radiohead ходили в одну школу, хотя, за исключением Колина и Тома, учились в разных классах), обнимаясь с друзьями-парнями. А потом он поступил в университет и окончательно пошел вразнос.
– Мы все выполнили нашу «норму» по алкоголю и наркотикам в колледже, – признается самый откровенный музыкант Radiohead, щурясь от солнечного света, пробивающегося через окно гастрольного автобуса; десятки новых американских фанатов группы толпятся поодаль, ожидая, когда их кумир-басист выйдет на улицу. – Нет, ничего экстремального не было, – добавляет он тоном оксфордского дона со склонностями к эпикурейству. – Ничего сильнее спидов или травки. Героин? Нет! Сейчас у людей на такое слишком мало времени и денег.
Помню, в колледже, – продолжает он, яростно, шумно дыша, – на углу была аптека местной клиники, где выдавали метадон. Когда я ходил мимо, там обычно стояла целая очередь торчков. А потом я заходил за угол, а они там кололись, выглядело все жутко…
Колин уже сообщил мне, что ремарка, прославившая Бретта Андерсона – «Я бисексуал, у которого пока еще не было гомосексуального опыта», – на самом деле украдена из Generation X, знаменитого руководства для халявщиков.
– А вы что скажете о своих ранних гей-контактах, Колин?
– Ну, да. Ну, да. Да! – смеется он и слегка краснеет, но потом откровенничает: – Да, у меня была пара интрижек с парнями в колледже. Но моя девушка об этом знает, так что все нормально. Ей не нравится, когда я слишком много тусуюсь с ее друзьями-геями в Лондоне – вдруг они меня соблазнят! Хотите – покажу вам ее фотографию. Она настоящая байкерша. Даже рок-н-ролльнее меня. Взяла в наш отпуск три мотоцикла. Я был единственным парнем в Греции, который сидел на заднем сиденье, вцепившись в женщину! – смеется он, вскакивает и вытаскивает из рюкзака фотографию Мадлен, своей безумной подруги.
Эд – единственный музыкант Radiohead, у которого нет «второй половинки». В этом есть свои преимущества. Во-первых, у него больше денег, чем у всех остальных. (Тоскующий по дому и возлюбленной Колин потратил фунтов 600 на ежевечерние звонки Мадлен. Барабанщик Фил не уточнял, в какую именно сумму ему обходятся ночные звонки подруге Кейт, но сказал, что стоило бы купить акции British Telecom.) Во-вторых, он может спокойно флиртовать с девушками на гастролях. Например, с Таней Доннелли из Belly, которая – слушайте внимательно, любители True Story, – только что разорвала помолвку со своим парнем, американским рокером. Прямо сейчас Таня, подружка Radiohead, спрыгнула по ступенькам похожего больше на космический корабль гастрольного автобуса Belly и прервала мой разговор с Эдом в теньке возле «Авалона».
– Простите! – кричит Таня, обращаясь, наверное, ко мне, а потом одним прыжком добирается до Эда и целует его в щеку; на лице ее появляется легендарная улыбка «накрашенной акулы». – Я-то думала, вы какой-то ботаник из колледжа, который интервью берет.
(Служебная записка лейблу 4AD: больше Belly у нас на обложках не появится.)
Родители Эда разошлись, когда ему было десять лет, хотя пять лет назад он переехал обратно к отцу в Оксфорд – сейчас ему двадцать шесть лет, но его отец, поклонник Happy Mondays, классный мужик. Пережив типичный подростковый возраст («Я думал, что девчонки меня ненавидят. До семнадцати лет вообще не мог с ними разговаривать»), Эд поступил в Манчестерский университет, а потом, «в подражание Джеку Керуаку», объехал на автобусах «Грейхаунд» всю Америку, изгоняя из себя склонность к вакханалиям.
– Кто-то недавно устроил в нашу честь вечеринку, и никто из нас не пошел, – смеется миловидный, голубоглазый, почти двухметровый гитарист. – Алкоголь сейчас скорее вызывает у меня депрессию. Раньше я сильно пил, и мне это нравилось. Но потом все это вдруг стало действовать разрушающе. Мне нравится курить травку, но на этом, пожалуй, все. Крэк и кокаин? Нам предлагали. Я, конечно, заинтригован, но… То же самое можно сказать и о девушках – есть такое неписаное правило: с групи никто не встречается. Ненавижу эту сторону бизнеса, она грязная и неприглядная. Это может смотреться нормально в клипе Guns N’ Roses, но это не для нас. Мы, знаете ли, довольно-таки нравственная группа.
