Моби теперь сидел, весь сжавшись в страдании, крепко прижимая кружку к груди.
Демарко сделал несколько глотков кофе. Это был только второй его стакан кофе за утро. Но во рту у сержанта уже скопилась такая горечь, будто он выпил целых пять чашек и желудок в знак протеста начал выбрасывать в горло терпкую кислоту. Демарко поставил полупустой стакан на стол рядом с полным: «Пожалуй, желудок прав. Пора мне о нем позаботиться».
С этой мыслью сержант снова покосился на Моби. Маленький человек в слишком большом для него костюме, с торчащей в разные стороны щетиной, одинокий и отчаявшийся, из последних сил пытающийся сдержать слезы.
– Тебе не следует спать тут с выключенным обогревателем, Моби, – сказал ему Демарко. – Ты никуда не выходил отсюда с самых похорон?
Ответ на свой вопрос сержант прочитал в мрачных влажных глазах: «А тебе не все ли равно?»
– Я могу отвезти тебя в одно место в Эри, если захочешь. Это что-то типа приюта. У тебя там будет своя комната. Но вокруг будут другие люди. И там все друг за другом присматривают и ухаживают.
– Вы хотите сказать, что я уже и позаботиться о себе не в состоянии? Может, я просто не хочу.
– Ладно. Тогда выключи обогреватель и ложись спать. Ты хочешь заснуть и не проснуться? Коли так, думаю, тебе очень понравится, когда крысы начнут ползать по твоему брюху. А это непременно случится через день-два. Как только ты начнешь вонять. Отличный фуршет для крыс! Они сожрут у тебя все – глаза, нос, задницу. Позовут своих сородичей и соседок. И будут чавкать и причмокивать от удовольствия. И превратишься ты в итоге в крысиное дерьмо, рассеянное по всему полу. Захватывающая перспектива!
Моби задрожал и насупился. Еще немного помолчав, он вдруг спросил:
– А мне там будут давать пить?
– Ты сам знаешь ответ.
Еще минута молчания. И новый вопрос:
– А я смогу хотя бы получить назад машину Бонни?
– Когда ты будешь к этому готов. Я прослежу, чтобы тебе ее вернули. И дом Бонни тоже.
– Там, наверное, везде кровь? Я имею в виду – в машине? Там, где она сидела…
– Ты всегда сможешь заменить сиденья. Тебе, скорее всего, и деньги какие-нибудь перепадут. Бонни была собственницей клубного здания или арендовала его?
– Арендовала.
– Значит, это единственное, о чем тебе следует беспокоиться. Давай приходи в себя. А я позабочусь о том, чтобы все имущество Бонни отошло тебе. Но только после того, как ты возьмешься за ум.
– Если это мое, вы не можете не отдавать это мне.
– Ты даже не представляешь себе, Моби, что я могу.
– Я тоже думал, что вы порядочный человек.
– А ты думаешь, Бонни хочет, чтобы ты стал крысиным дерьмом? Я делаю это ради нее, нравится тебе или нет.
Моби засопел:
– А что стало с ним?
– С кем, с Инманом?
– Где его похоронили?
– Его кремировали.
– И где его прах?
– Он будет храниться какое-то время у нас. Вдруг его затребует кто из родни. А потом мы от него избавимся.
– А я могу его затребовать?
– Зачем тебе прах Инмана, Моби?
– Я высыплю его в унитаз и обоссу.
Демарко подумал пару секунд.
– Ты поедешь со мной в Эри?
– Не знаю. Может быть.
– В таком случае… Ты ведь в некотором смысле доводился ему шурином? Верно?
– Похоже на то, – по губам Моби промелькнуло подобие улыбки.
– Тогда подождем тридцать дней, – сказал ему Демарко. – И если за это время за прахом Инмана никто не явится, он будет твой.
Глава 70
Внутри снова появилась пустота. Глубокая-преглубокая брешь – идеальная обитель для птиц печали. Демарко уже ощущал, как они хищно кружили вокруг и пронзительно, нетерпеливо курлыкали. Но на этот раз он совсем не хотел пускать этих алчных птиц внутрь. Почему его сердце должно быть всегда гнездом тоски и унынья? Ему нужно было срочно заполнить эту пустоту. К сожалению, Демарко не обладал талантами Хьюстона; он не обладал даром вымысла и не мог вообразить себя не тем, кем являлся на самом деле.
Он просидел на заднем крыльце в этот вечер довольно долго, разглядывая неухоженный двор и незаконченную дорожку. Но его глаза воспринимали их только как фон. Фон того, чего видеть они, увы, не могли. Демарко открылась причина его тоски. Причина любой тоски. Утрата того, что когда-то было, а теперь безвозвратно исчезло. Утрата того, чего никогда не было и быть не могло.
Последние несколько лет Демарко заполнял свою пустоту работой. Одно расследование за другим. Одна трагедия за другой. Загадки, которые нужно было решить. «И это все, что меня ждет и в будущем? – спросил себя Демарко. – Неужели мой удел – сидеть здесь и пялиться на отросшую траву, пока не случится очередная трагедия? Жить жизнью, смысл которой придают только ошибки и несчастья других людей?»
Воздух был такой свежий, чистый и прохладный, каким он может быть только в один из ноябрьских дней. Нет, Демарко не хотел, чтобы птицы печали снова поселились в его сердце. Они были маленькие, черные, крикливые и не могли привнести ничего, кроме черноты, в те черные дни и длинные черные ночи, что ожидали его впереди. Но сержант не знал, как отогнать от себя этих птиц. Работа заставляла их умолкнуть только при свете дня. А ночью их уже не удавалось утопить даже в виски.
* * *
В конце романа – того самого, что Хьюстон надписал и подарил Демарко в благодарность за разделенные с ним ланчи, – главный герой говорил: «То, что я должен сейчас сделать, совершить нелегко. Это то, чего я больше всего страшусь. Но если я буду лелеять свои страхи, я не смогу двигаться вперед. Хуже того, я начну двигаться вспять. Это было бы даже хорошо, если бы я сумел вдруг вернуться в прошлое. Но прошлое – это стена, сплошная и непроницаемая стена. Прошлое – это крепость, которую невозможно взять штурмом».
Демарко вспомнил, как он впервые прочитал этот абзац. И как сильно смутился, не осознав до конца смысл его первой же строчки. А потом смутился еще больше, пораженный странным построением фраз во всем абзаце. Когда-то давно рядом с ним была Ларейн. И она объясняла ему различные речевые конструкции и обороты, метафоры и аллегории. А без нее, в пустом доме, Демарко порой не всегда понимал суть прочитанного. И эти строки тоже показались ему странными. Двусмысленными. А ухватить их скрытый смысл у него не получалось. Тогда он перечитал их еще раз – уже вслух. Почему в них эти «но» и «если»? И тут Демарко озарило. «Ну конечно!» Хьюстон хотел передать переживания главного героя, его ужас перед тем шагом, на который он все же решился. И его попытку заставить себя путем логических убеждений сделать этот шаг. Каким бы тяжелым и страшным он ему ни представлялся.
