Давыдов не считал себя адреналиновым наркоманом. Как любой нормальный мужик, доживший до зрелого возраста, он понимал разницу между разумным риском (который, как известно, сопровождает любой выход на улицу, поездку на машине или перелет) и безбашенностью, и давно перестал носиться по родимым отечественным дорогам со скоростью за сто пятьдесят, напиваться в заведениях сомнительной репутации и делать замечания молодежи, гадящей в проходных дворах. Как писатель он лелеял свою способность к сопереживанию, потому что передать словом эмоцию, да так, чтобы читатель в нее поверил и испытал сам, может только тот, кто эту эмоцию способен пережить. В противном случае можно сработать технично, внешне безупречно, но такой текст «зазубрины» в душе читателя не оставит.
Сейчас, обнимая жену в летящей над волнами лодке, он внезапно сформулировал для себя те изменения, что чувствовал в последние дни: он перестал сопереживать и с нетерпением ждал момента погружения к затонувшему судну. Таких дайв-пойнтов за его аквалангистскую карьеру набралось уже не один десяток, он видел места и поинтересней и не мог понять, почему буквально дрожит от нетерпения перед рядовой нырялкой. И вдруг признался себе, что хочет адреналина. Он мечтал, чтобы кровь вскипела от ощущения опасности, чтобы риск — не разумный, а именно тот, который на грани и немножко за ней — заставил его сердце судорожно стучать в ребра и каждую клетку тела окатило ледяной электрической волной.
И жену он хотел иначе, чем было всегда, даже в дни их первых встреч, когда от запаха ее кожи у него темнело в глазах — теперь он чувствовал себя завоевателем, коллекционером… В общем, в их отношениях не стало меньше страсти, возможно, даже больше, потому что новое восприятие принесло в супружеское ложе новизну, но вот нежность, которой всегда было в избытке, испарилась.
Он любил Карину, ему доставляло радость быть с ней, но он воспринимал ее не как жену, а как очередную победу, прекрасный и желанный трофей, которым можно и должно насладиться. Он был счастлив все эти дни. Счастлив сегодня. Но счастье это называлось счастьем охотника.
Раньше это открытие его бы испугало. Его, прежнего Дениса. Но не Дениса нынешнего. Тот был в меру осторожен и любил жену. Этот же любил риск и женщин. Его нынешняя женщина была прекрасна и желанна. С такой приятно оставаться долго. Но долго — это не навсегда.
Давыдов неожиданно для Карины поцеловал ее в губы, вскочил и, ухватив свободной рукой леер на другом борту, замер на полусогнутых на носу стремительно скользящей по океану лодки — странное подобие ростры
[10] в мужском обличье.
— Cool! — закричал рулевой. — It’sa really cool, guys!
Денис чувствовал себя вольтижировщиком, стоящим на спине несущейся галопом лошади, с наслаждением вдыхал пахнущий солью и йодом ветер, не замечая жены, которая не сводила с него глаз.
Если бы он видел ее взгляд, то вряд ли бы тот ему понравился. Нет, Карина не прожигала ему затылок ненавистью, не смотрела на мужа, как на неприятное диковинное животное! Нет, нет… Ничего подобного нельзя было разглядеть в ее глазах! Но была в ее взгляде совершенно непривычная нотка, завидя которую, Давыдов-новый обязательно бы напрягся.
Карина Анатольевна смотрела на мужа с нескрываемым интересом, словно не прожила с ним многие годы, а увидела совсем недавно, ну, может быть, пару дней назад. Денис-прежний скорее всего обрадовался бы такому взору и произнес длинный спич о новизне в отношениях, о благотворном влиянии дальних совместных путешествий на супружеские отношения в общем и на секс в частности…
А вот Давыдов-нынешний напрягся бы, определив этот взгляд безошибочно.
Карина глядела на него взглядом охотника, разглядывающего добычу.
Мир Зеро. Будапешт. Октябрь
Толстым людям тяжело бегать. Особенно тяжело им бегать в толпе. Мужчина, врезавшийся в Давыдова, весил, наверное, под два центнера. Когда такая туша теряет равновесие и летит, словно прыгнувший с обрыва носорог, оказаться на ее пути — удовольствие не из приятных. Но в тот момент, когда толстяк в сером плаще ударил Давыдова в бок с мощью пушечного ядра, сбивая с ног и его, и приставившего к спине Кирилла ствол pistolero, Давыдов закричал бы от радости.
Если бы смог…
Носорог в плаще выбил из него дыхание и едва не сломал ребра. Кирилл пролетел минимум пару метров, не касаясь мостовой, и в падении сшиб молодую парочку, на свою беду оказавшуюся на траектории его стремительного полета. Это несколько смягчило удар о землю, но не настолько, чтобы Давыдов сразу же смог вскочить. Нет, он попытался, но сделал смешное па и рухнул, перелетев через оказавшуюся на пути скамейку.
Над ухом у него что-то оглушительно треснуло. Краем глаза Кирилл заметил, как деревянная плашка спинки брызнула щепой, и побежал на четвереньках в сторону, уходя из-под выстрелов. Стрелял по нему низкорослый мужчина средних лет, одетый в кургузый клетчатый пиджак и темные слаксы (Давыдов почему-то отметил, что они коротковаты), круглоголовый, с черной челкой, закрывающей лоб до самых бровей. Из-под челки виднелись маленькие блестящие глазки, совершенно мышиные, без белков — круглые черные шарики, похожие на капельки чернил. У него в руках был не современный пистолет, а какой-то длинноствольный револьвер антикварного вида, похожий на смит-вессон, с которым клетчатый управлялся ловко и сноровисто. От третьей пули Кирилл едва успел спрятаться за столиком, с которого продавали сладости. Вверх взлетели желейные конфеты, осколки пластиковых стаканчиков, но Давыдов уже нырнул в толпу, проклиная боль в ребрах и плохо слушавшуюся левую ногу.
Однако, подумал он, ковыляя прочь от стрелка, тут бы живым уйти!
Он не чувствовал себя суперменом, и вовсе не из-за того, что взятое внаем тело пострадало при столкновении и падении. Как любой человек с боевым опытом, Давыдов остро чувствовал момент, когда везение заканчивалось. Уловив подобное, надо быстро сматываться, если есть куда и если еще есть шанс сбежать. Кто сказал, что двадцать минут мало? Это для выполнения задания их мало, а для того, чтобы отправиться на тот свет в чужом мире с антикварной пулей в черепе — это ровно на двадцать минут больше, чем надо.
Откуда? Откуда, черт побери, у этих мерзавцев оружие? Не один, а целых три пистолета? Откуда?
Давыдов буквально заскрежетал зубами от бессильной злости на собственную удачу, и, бросив взгляд через плечо, засек клетчатого, который ломился через толпу, держа свой револьвер над головой.
Где же его ребята? Куда все подевались?
Кирилл закрутил головой.
Метрах в двадцати от него щелкнул пистолетный выстрел, и громкий женский голос выкрикнул то же слово, что минуту назад выдохнул Давыдову в ухо клетчатый:
— Жером! Жером!
Она созывает своих. А как же! Все равно вокруг творится безумие, так какая разница? Выиграет тот, кто успеет первым собрать команду…
