Сергей Борисович протянул руку, и Давыдов пожал сухую теплую ладонь.
— Меня можно называть проще — Денис… Мне так уютнее.
— Если позволите, я бы предпочел называть вас по имени-отчеству. Люблю, знаете ли, некую старомодность, Денис Николаевич. Обращение по имени-отчеству сразу устанавливает стандарт взаимного уважения. Грань, которую уже не пересечешь. Впрочем, вы как писатель должны такие вещи ощущать интуитивно.
Денис хмыкнул.
— По правилам политеса я должен ответить: «Как вам угодно!».
— И? — спросил попутчик, подняв правую бровь.
С бровями он управлялся просто виртуозно.
— Как вам угодно, Сергей Борисович!
— Вот и договорились, Денис Николаевич! Говорить такому известному, большому писателю «ты» было бы неправильно — считалось бы проявлением неуважения.
— Боюсь, что мои размеры и известность вы преувеличиваете.
Вот, оценил расклад Давыдов, еще и минуты с начала разговора не прошло, а я уже играю по его правилам. Это, кажется, называется искусством манипуляции. Вот попал!
— Вы как относитесь к коньяку, господин писатель?
— По-разному. В основном — с симпатией.
Сергей Борисович негромко засмеялся.
— Вот и хорошо. Любезная! — обратился он проходившей мимо проводнице. — Простите! Не могли бы вы вот это все нарезать и подать нам вместе с вашим вкуснейшим чаем?
Он передал ей в руки объемный полиэтиленовый пакет, пахнущий снедью, потом в пальцах его мелькнула бумажка в двадцать злотых, и воодушевленная проводница порхнула по коридору со всей возможной грацией.
— Считаем, что вопрос подходящей к нашей беседе закуски мы решили. Давайте-ка, пока хозяйка суетится, выпьем за знакомство.
Попутчик поставил на столик две металлические стопки, которые извлек из небольшого кожаного чехольчика, ловко свернул пробку на бутылке «Курвуазье» и наполнил их почти до краев.
— Ну, Денис Николаевич! Будем знакомы! Вы не бойтесь, коньяк хороший. У вас прекрасные коньяки!
— Это не у нас, — поправил его Давыдов. — Это французский коньяк.
И, мысленно помолясь о том, чтобы вечер не перерос в грандиозную пьянку (как уже случалось не раз, когда приходилось пить с несимпатичным ему собутыльником), выпил свои первые двадцать пять граммов.
Коньяк оказался действительно неплох.
— Не волнуйтесь, частить мы не будем, — сказал попутчик. — Я знаю, что вы — человек умеренно пьющий, и не считаю нужным настаивать.
— Вы меня по интервью изучали? — спросил Давыдов с ехидцей. — Открываю вам тайну: я далеко не всегда умеренно пьющий и далеко не всегда говорю правду журналистам.
— Не сомневаюсь! Говорить журналистам всю правду — плохой тон. Но я черпаю информацию не из прессы. Я вообще много о вас знаю, Денис Николаевич…
Вечер явно переставал быть томным.
Денис сел и невольно поискал рукой узел галстука, но галстука на нем не было.
Сергей Борисович сидел напротив, слегка шевеля левой бровью, что по идее должно было означать «ну-ну».
— Вы, наверное, Булгакова любите? — осведомился Давыдов. — Того, который Михаил Афанасьевич?
— Это который ваш земляк? — задал встречный вопрос попутчик.
— Ну да… И «Мастера и Маргариту» читали?
— Читал, — подтвердил Сергей Борисович. — Я знаком с вашими культурными вехами. Это моя обязанность. К чему вы это клоните, Денис Николаевич?
— К тому, что я не поэт Иван Бездомный, а вы не похожи на Воланда. На демона не тянете, уж извините. Даже на мелкого черта. И все эти ваши таинственные: я все о вас знаю…
— Что вы так заводитесь еще до того, как я вам хоть что-то объяснил? Совершенно немотивированная агрессия!
— Вы не случайно со мой в одном купе оказались?
Попутчик резко подался вперед, и его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица Давыдова.
— А что в мире происходит просто так? — спросил он негромко, упираясь взглядом в зрачки Дениса. — Вы же сами столько писали о предопределенности случайностей, Денис Николаевич. Я могу процитировать несколько ваших совершенно превосходных пассажей о неслучайном. Так сказать, сквозная мысль, проходящая красной нитью через ваши произведения.
— Вы еще и специалист по моему творчеству? — просипел Давыдов внезапно севшим голосом.
Хотел сказать угрожающе, грозно, а получилось, что почти прошептал.
Сергей Борисович откинулся спиной на подушку дивана и улыбнулся одним ртом.
— Естественно, специалист… Кто бы еще с вами взялся разговаривать? И вообще, Денис Николаевич, как-то неправильно у нас с вами разговор развивается. Давайте-ка еще по рюмочке!
— А давайте! — пропищал Денис с азартом.
Терять было особо нечего — только проверить попутчика на крепость печени или самому нажраться в хлам. Зато спать расхотелось, отметил про себя Давыдов. Все он про меня знает, консультант с копытом!
Сергей Борисович налил еще по двадцать пять, и тут в двери купе, приоткрыв их едва наполовину, просочилась мясистая проводница с несколькими тарелками.
— Вот и закуска подоспела! — обрадовался попутчик. — Спасибо, голубушка! Еще бы чайку с лимоном!
Голубушка покивала, щедро раздаривая сахарную улыбку, и выскользнула в коридор с еще одной двадцаткой в карманчике туго обтянувшей мощную грудь форменной сорочки.
— Вы угощайтесь, Денис Николаевич, не стесняйтесь.
— Да я не очень стеснителен, — пожал плечами Давыдов. — Приятно, когда тебя угощают поклонники!
Сказал и тут же выпил.
— Прозит! — поддержал его собутыльник, опрокидывая рюмку в узкую прорезь рта.
Точно в почтовый ящик вылил, подумал Денис.
— Угощение — всегда хорошо, но есть риск спиться, — резонно заметил Сергей Борисович, наливая в рюмки следующую дозу. — Не боитесь?
— Не боюсь. Мне такие поклонники, как вы, попадаются очень редко.
— Какие — такие?
— Думающие, таинственные, чрезвычайно осведомленные!
— Просто в краску меня вгоняете, право слово! Вы закусывайте, закусывайте, господин писатель…
— А вы, кстати, хотели мне что-то объяснить, господин поклонник…
— Денис Николаевич, — доброжелательно проворковал Сергей Борисович. — Я обещал и слово сдержу. Дело в том, что в нашей истории есть некая преамбула и с этой преамбулы надо начать. Нет смысла рассказывать историю с середины. Или с конца. Не так ли?
Давыдов с хмыкнул:
— В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа…
