Вездеход был уже на подходе, оставалось только допить чашку, поставить посуду в посудомойку и набросить на плечи парку, но Кира не торопилась. По такой погоде машина могла ехать последние полквартала не положенные пять минут, а все сорок, а то и час — как повезет. Вот когда в белой пелене возникнут желтые пятна фар и ревущий сноумобиль вскарабкается к запасным дверям второго уровня, тогда и можно будет выходить. А пока — увольте! Последние минуты перед поездкой в Центр все равно как последние минуты утреннего сна — самые сладкие.
Хорошо, конечно, было бы откопать собственный снегоход, но въезд в подземный гараж сейчас скрывали трехметровые сугробы — даже пандус не было видно, и пока снегопад не закончится («А когда он закончится?» — с тоской подумала Давыдова), откопать стоящие под домом машины не представлялось возможным. Поэтому Кирсанов прислал служебный сноумобиль, который вот уже полтора часа пробивался к Кириному жилому комплексу. Данил не выбрался из офиса на севере Сантауна — ухудшение погоды застало его на службе, их контору сразу же перевели в режим «автоном», что означало одно — до конца буйства стихии никто здание не покинет.
Он должен был приехать к ночи, но не приехал, и теперь Кире решительно нечего было делать дома. Без Данила само понятие «дом» теряло смысл. Это чувство пустоты, настигающее Киру в отсутствие любовника в собственном, еще недавно нежно любимом обиталище, было пугающе новым. И очень неприятным. Ощущать зависимость от отношений с кем бы то ни было. Ждать, пока этот некто позвонит, приедет, обнимет. Чувствовать рядом с собой тепло чужого тела и начать воспринимать это как данность… Или, что еще хуже, как необходимость… В одиночестве, конечно же, мало приятного, но и в зависимости от партнера ничего хорошего нет. Все рано или поздно предают.
Все.
Кире было за сорок, и она знала, о чем говорит.
Рано или поздно любые отношения изживают себя, и ее отношения с Дани не исключение. Просто еще не настало время расставания.
Давыдова встала и поставила чашку в мойку. Вслед за чашкой туда же отправилась пустая баночка из-под меда и вылизанная до блеска ложечка.
В холодильнике лежал брусок охлажденной оленины — темно-красный, плотный, по форме напоминающий кирпич.
Надо будет приготовить себе на ужин оленью отбивную, подумала Кира и тут же сообразила, что и с оленьей отбивной, и с возвращением домой сегодня будут сложности.
Есть придется в Центре, а значит, не отбивную, а то, что будет в пайках. Спать на диване в кабинете, если повезет. (Потому что спать в казарме у Киры не получалось совсем.) Умываться в душевых джамп-центра. А когда буря утихнет, а бури всегда утихают, можно будет подумать и о возвращении домой — забиться в свою нору, зарыться в любимые книги — и отдохнуть. Если повезет, то зазвать к себе Данила, заниматься любовью до тахикардии, пить кофе с виски, смотреть старые фильмы по визору и снова заниматься любовью до изнеможения. Засыпать, прижимаясь к нему, а ночью просыпаться и лежать тихо, как мышка, вдыхая запах мужского сонного тела.
Было бы здорово, только вот жена Дани, наверное, будет против.
При мысли о жене Данила Кире захотелось закурить, но сигарет в доме не было. Она не курила с того самого дня, как сопоставила свой дикий «отходняк» после джампа с количеством выкуренного. Зависимость была самая что ни на есть прямая, и с сигаретами было покончено. Но иногда Кира ощущала на губах вяжущий никотиновый привкус, знакомую утешительную горечь крепкой сигареты. Утешительную… Иллюзию надо убивать иллюзиями, так?
Она не чувствовала себя отдохнувшей за последнюю неделю. Отпуск не пошел впрок, но зализать раны она успела: разве что колено еще побаливало при ходьбе и по утрам приходилось вычищать из носа корочки засохшей крови. Если сегодня надо будет прыгать…
Я в форме, подумала Кира, вглядываясь в белую муть за стеклами. Я в отличной форме. Кирсаныч — он знает: я всегда остаюсь на ногах. Что со мной ни делай, а я поднимаюсь. Я — неваляшка.
На столе зажужжал смартфон.
Кира автоматически коснулась уха, но «ракушки» там не было — устройство еще лежало на зарядном коврике у большого комма.
— Да, Леша… — сказала Давыдова, поднимая трубку. — Я давно готова. Сноумобиль, наверное, застрял на подъезде…
— Привет, Кира, — отозвался Кирсанов.
Его изображение на экране ожило.
Он сидел за своим рабочим столом в джамп-центре, и лицо у него было очень озабоченное.
— Застряли в двух блоках от Радиала и пошли в объезд, так что минимум полчаса у тебя есть. Я не по этому поводу звоню…
— Что-то срочное?
— Ну как сказать… — Алексей Гаврилович пожал плечами и невесело усмехнулся. — Ничего срочного. Я говорил с мэром. На президентском совете обсуждали возможную эвакуацию…
— И?… — спросила Кира с замиранием сердца.
Эвакуация означала смерть Сантауна.
Город до сих пор жил только потому, что у людей хватало сил, изобретательности и энергии, чтобы противостоять природе. Если правительство примет решение сдать этот рубеж и люди поедут прочь, то через пару недель Сантаун заметет по самые крыши — как и не было его. Еще некоторое время под землей будут копошиться консервационные команды, бормотание генераторов станет тише, быстротвердеющие полимеры заполнят устья геотермальных скважин. А потом…
Потом любое движение прекратится.
— План эвакуации утвержден, — сообщил Кирсанов, не скрывая, что ему больно от произнесенных слов. — Но решение пока отложено на неопределенное время — по обстоятельствам. Синоптики ожидают, что интенсивность снегопадов несколько снизится. Если они правы, то мы переживем эту зиму. А может быть, весну и лето.
— А если не правы?
— Ты же знаешь, новый джамп-центр в Надежде начали строить еще год назад. В принципе, он готов — остается вывезти часть аппаратуры от нас, смонтировать ее на новом месте — и мы можем продолжать дело.
— И сколько лет у нас будет на новом месте?
— Не знаю, — сказал Алексей Гаврилович. — В любом деле нужен прорыв. Боюсь, что мы — единственный шанс этого мира. И если мы не дадим результат на-гора, то все закончится достаточно быстро. Новую столицу остряки уже окрестили Последней Надеждой.
— Лет пять у нас есть?
— Пять, десять… Может, двадцать. Для истории человечества это даже не миг. Просто, когда отступаешь перед неизбежным, надо помнить, что рано или поздно упрешься спиной в стенку. Или упадешь в пропасть. Ну ты понимаешь, о чем я… Вечно бежать не получится.
— Мы уже умерли, Кирсаныч?
— Пока есть надежда — мы живы, — Алексей Гаврилович провел ладонью по своей шишковатой голове, украшенной нашлепкой пластыря, и посмотрел на Давыдову жалобными глазами голодного бассета. — Но детей я заводить повременил бы…
За окнами заметался желтый зернистый отблеск. По плотно утрамбованному ветром снегу во двор заползал сноумобиль.
