— Ну, тогда варенички с картошкой и котлетки… — хозяйка утвердила гастрономическую программу вечера. — А пить что будете?
— Водку!
Это сказал мужчина — щуплый очкарик неопределенного возраста, появившийся из-за спины женщины.
— Под такую закуску надо пить только водку, Зиночка! Хорошую! Польскую! А вареники здесь называют пирогами! И они у нас сегодня с мясом и с картошкой!
В руках он держал запотевшую бутылку и, увидев, что Давыдова смотрит на него, широко улыбнулся.
Зиночка, отметила про себя Давыдова. Уже легче. Теперь у меня уравнение с одним неизвестным.
— Значит, будем пить водку! — резюмировала она, вставая.
И вдруг поняла, что колено, которое должно болеть, почему-то не болит. Вернее, она чувствовала его, но боли от заживающей травмы не было — просто засидела ногу, бывает. А как не засидеть, если на нее взобрался такой вот пушистый бегемот? На миг в груди похолодело, но отражение, которое мелькнуло в стекле серванта, заставило ее вздохнуть с облегчением. Несомненно, это была она — Кира Давыдова, 42 года, не замужем, сотрудник Центра, зам. начальника отдела «Сегмент», джампер-марафонец, 97 прыжков. Ее лицо, ее фигура — чуть широковатые плечи, длинные ноги, метр семьдесят при 63 килограммах веса. Только вот прическа была иной, и это здорово меняло лицо. Кира носила короткую стрижку под мальчика, с высоко бритым затылком и задорно торчащей челкой. Это диктовалось не модой — удобством. Давыдова была на войне, а на войне не место изыскам. Впрочем, Данил находил такую прическу очень сексуальной: ему нравилась линия ее шеи. Сама Кира чувствовала, что этот «ежик» делает ее моложе лет на пять-шесть, а это совсем не лишнее, когда рядом любовник, который моложе на все десять.
Женщина же, отразившаяся в стеклянном чреве серванта, стриглась под каре — такие прически носили в семидесятые годы прошлого века — пышная шапка волос делала ее старше и женственнее. Только из-под чужой русой челки, прикрывавшей лоб, на Давыдову смотрели ее собственные глаза: серые, с желтыми искорками, немного испуганные, но жесткие. Кира всегда так реагировала на внешнюю опасность — становилась решительнее, тверже и безжалостнее. Там, где другие могли «поплыть» от испуга, Давыдова лишь собиралась в кулак.
Сейчас рвать и крушить было нечего. Надо было разобраться, что с ней происходит. А вдруг это сон? (Она незаметно ущипнула себя за живот изо всех сил и едва не зашипела от боли!) Нет… Последствия прыжков? Возможно. Никто не знает, как перестраивается организм джампера после сотни переходов. Но кто эти люди? Зина и этот мужчина? Откуда они? Почему они называют ее Карой? И что она здесь делает?
Стол был накрыт на кухне — немаленькой, а если брать по масштабам Сантауна, так просто огромной. Здания Сантауна проектировались из соображений энергосбережения и минимальных затрат на поддержание оптимальных для выживания температур. Зачем топить помещение в полсотни метров площадью, когда все необходимое можно уместить на восьми?
Здесь об энергосбережении никто не думал. По кухне-столовой можно было конем гулять — за столом легко бы поместилось человек десять-двенадцать, за оком было привычно темно, а само окно… о, ужас! Само окно было приоткрыто на проветривание! Кира едва не метнулась к нему через всю комнату, чтобы захлопнуть, не дав выйти живительному теплу, пока на замке не выпал плотный иней и не превратил закрытие фрамуги в опасный и неприятный аттракцион.
Спокойно, сказала Давыдова сама себе. Никакой опасности. Я — Карина. Это — Зина. А это…
— Миша, усади Карину слева, от окна дует, а она с юга…
Ничего ж себе юг, подумала Кира, вспоминая секущий, словно осколки стекла, ветер, снежные заносы и ползущий через них сноумобиль. Я, наверное, галлюцинирую. Сплю в вездеходе, там жарко и я провалилась в сон. Все это мне снится, а Вязин меня не будит, потому что ехать долго, и он хочет дать мне поспать. Он хороший парень, этот Вязин. Немного нудный, но хороший. Ничего, я проснусь. Я всегда просыпаюсь, когда мы переваливаем через пандус Центра…
Миша (теперь Давыдова знала имена обоих хозяев) помог ей сесть и тут же налил из замерзшей бутылки в небольшую рюмку из красивого стекла. Кира видела такие только на видео, но помнила название — хрусталь. И еще она помнила фамилию этой супружеской пары — Курочкины. Сердце снова затрепыхалось в груди — она не могла этого знать! Но знала…
Город за окном — Варшава. В ее мире он брошен людьми 17 лет назад. Сейчас там −50 летом и почти –90 зимой. Если кто-то и выжил подо льдом, то об этом ничего не известно. Здесь же в Варшаве живут. Вон сколько огней за стеклами. А это Миша и Зина Курочкины. Их с Денисом друзья. Ах, да… Она замужем. Здесь она замужем. Муж — Денис Давыдов, известный писатель. Он уехал домой, к их сыну, в Киев.
В ее мире Киев оставлен 12 лет назад: промерзшая до самого дна река, мертвые деревья на склонах холмов — те, что не успели порубить на дрова. Ледяная пустыня. Безмолвие.
Кира сглотнула. Горло у нее мгновенно пересохло, хотя на губах держалась присохшая, как струп к ране, улыбка.
У нее дела в Варшаве. Так, на пару дней… А потом и она полетит в Киев, который в этом мире все еще красив и зелен. У нее незаконченное дело в их загородном доме, которое обязательно надо довести до конца.
Продолжая улыбаться, Кира опрокинула в рот рюмку с обжигающе холодной водкой и, по-утиному вытянув шею, заставила жидкость скатиться по пищеводу.
Простое дело.
Ей позарез нужно убить собственного мужа.
Глава 10
Мир Зеро. Скорый поезд Варшава — Киев. Ноябрь
Слово было сказано.
Давыдов глядел на попутчика, как мышь на метлу, — он сам не мог разобраться в своих чувствах: бояться ему своего ночного собеседника или вцепиться в него зубами.
А Сергей Борисович вел себя как барин из того самого ХIХ века, на языке которого изъяснялся столь изящно: развалился на полке, закинув ногу за ногу, демонстрируя Денису дорогие туфли на кожаной прошитой подошве (чистые, кстати, не по погоде!), безупречно отутюженные брюки, высокие темные носки. Извечный одевался как денди, и его костюм, пальто и туфли стоили не одну тысячу фунтов.
— Моя жена? — переспросил Давыдов.
— Именно.
— Меня убить?
— Денис Николаевич, — в голосе собеседника слышался упрек, — вы же меня прекрасно расслышали.
— Простите, но я несколько удивлен…
— Я бы сказал, что вы ошарашены.
— Не суть важно.
— Согласен. Но расслышали вы правильно. Скажите мне, любезнейший, вам ничего не показалось странным в поведении супруги? В последние дни?
Давыдов посмотрел собеседнику в глаза. Взгляд Извечного был спокойный, доброжелательный, но такой холодный, что от него стыло сердце. Так могла бы глядеть египетская мумия. Или белая акула. Или само время. Врать человеку… Врать существу с таким взглядом глупо. А возможно, и небезопасно. Впрочем, риск сейчас интересовал Давыдова меньше всего. По всему было понятно, что бояться поздно.
