Новицкий относился к книгам проще — с уважением, но без придыханий. По-деловому. Именно поэтому пишущий вполне крепкую прозу Алекс стал издателем, а имеющий достаточно глубокое представление об издательском деле Давыдов старался не касаться вопросов бизнеса.
Денис провел рукой по плотному картону обложки, на котором был выдавлен хищный бородатый профиль, по строгим черным буквам, составлявшим название: «Великий».
— Нравится… — сказал Давыдов, опережая вопрос. — Спасибо, Алекс.
— Но весь тираж в магазины только весной, — пояснил Новицкий, разглядывая меню. — Перед выставкой. Пока презентации и ограниченные продажи по предзаказу, ну и на встречах. Представишь книгу в Киеве, потом Одесса, Харьков, Днепр. Мишка, подскажи, а что тут вкусного?
Парень ответил, Беленький тоже начал советовать, они заспорили, позвали официанта, а Давыдов молча сидел, разглядывая семь лет своей жизни — шестьсот страниц в твердой обложке.
Странное чувство, подумал он, ведь приятно, радоваться надо — а радости нет. Словно сунул руку в кулек, откуда весь вечер таскал конфеты, а там пусто. Одни фантики и фольга. Сбылась мечта.
Он придумал «Великого» лет десять тому. Записал несколько слов в заметки — и отложил до лучших времен. Его тогда перло от социальных сюжетов, хотелось обличать, предрекать, лепить реальность с натуры, придавая нужную остроту текстам и ощущениям сменой жанра на писательской кухне. Он был уже известным, но только набирающим настоящие обороты автором, а на взлете молодому литератору легко простят смену жанра, но не смену амплуа.
Читатель любит продолжения. Читатель любит узнавать автора, который ему понравился. Сериал — это то, что надо. Знакомый стиль, знакомый герой, знакомый сюжет. Героя нельзя убить! А если можно, то только для того, чтобы оживить его в следующем томе. Это легко. Давыдов, в общем-то, тоже так умел. А чего стесняться? Дэн Браун не стесняется? Ни разу. Читатель читает? Миллионами. Все довольны? Как слоны на фруктовом складе!
Но Денис вовремя затормозил — впереди маячил конвейер: четыре книги в год, литературные рабы в персональной мастерской и дикая, ни с чем не сравнимая тоска человека, который за деньги убил собственный дар. На самом деле дар и убивать-то ни к чему, его можно обменять на деньги.
Денис отказался от продолжения удачной серии и сразу оказался за скобками — издатели любят послушных коммерческих авторов.
Право творить как и что хочешь нельзя получить просто так — только оставив на колючей проволоке с флажками куски мяса. Если бы не Карина и ее суперуспешный бизнес, Давыдов был бы лишен пространства для маневра. Но он мог проявлять норов, и желание быть свободным, а не модным, удавило тщеславие в зародыше.
Вот тогда и появилось «Факельное шествие», которое не могло не закончиться скандалом. А потом Денис написал «Древности», которые мало кто понял, «Херувима», который почему-то посчитали хоррором, и «Детенышей», записанных редакторами и читателями в young adult. Жанровый писатель — это не приговор, а возможность заворачивать серьезные мысли в виноградные листья увлекательного сюжета. Плохо, что часто виноградные листья забивают вкус начинки, ради которой все и делалось. С одной стороны, Давыдова такая диспозиция устраивала. С другой стороны, критики упорно кривились при его упоминании, что не напрягало, но и не радовало.
Давыдов писал «Великого» семь лет и сам не знал, что из этого выйдет. Он не спешил, следовал внутреннему ритму, выжидал, пока страницы дозреют…
— Это хорошо, но никому не нужен исторический роман, — говорила Карина, прочитав очередную главу.
Она полулежала в своем любимом кресле в гостиной, положив ноги на пуф. Когда-то Давыдов, дико боявшийся исписаться, попросил жену говорить только правду, какой бы она ни была, и Карина все годы этой договоренности следовала. Иногда выслушивать ее было больно и неприятно, но всегда шло книге на пользу. Даже если Денис не следовал ее совету, то начинал понимать, в чем промахивается.
— Мартышкин труд. Тебе мало «Древностей»? Это хорошо написано, Денис, это пробирает, но зритель не смотрит пеплумы
[18], а читатель не любит ковыряться в говне мамонтов. Один раз ты уже входил в эту воду. Оно тебе надо?
Давыдову было надо.
Семь лет назад Новицкий никогда бы не издал эту книгу, даже будучи в восторге от текста. Сейчас расклад был другим.
Денис погладил обложку, словно ластящегося кота, протянул томик Мишке и тот, приняв, уважительно взвесил на ладони.
— Ого! Толстенная какая!
— А твой папа коротко не может! — ухмыльнулся Новицкий, окуная кусок домашнего хлеба в оливковое масло — Чего это вы ужинаете в ресторане без прекрасной половины? А Карина где?
— Будет к выходным, — пояснил Денис. — У нее конференция в Варшаве, так что мы холостякуем!
— За вами, Давыдовыми, не уследишь…
— Один я дома сижу, — пожаловался Мишка.
— Не один, — возразил Беленький. — Со мной. Ну наконец-то! Несут!
Официанты принесли пиццу, тарелочки с антипасти, Давыдов отказался от вина (его все еще мутило при мысли о спиртном) и налил себе минеральной воды.
Карина смотрела на них из прокатной машины, припаркованной на другой стороне улицы, благо столик стоял у самого окна, и вся компания была как на ладони. Она рассмотрела даже книгу, которую принес в ресторан Новицкий.
Она курила уже третью сигарету, во рту было горько, в автомобиле начало вонять холодным дымом, а она все сидела и сидела, изредка заводя двигатель, чтобы погреться, хотя давно должна была ехать и делать дело. Но Мишка был так похож на Дениса, только молодого, которого она уже успела забыть. А Денис выглядел таким уставшим. И эти темные круги под глазами — ему нельзя много пить, здоровье уже не то!
Сигарета упала в мокрый снег, разбавленный реагентом, и противно зашипела. Кира повернула ключ зажигания, дешевый прокатный «хендэ», вздрогнул щуплым металлическим телом, а потом ровно заурчал.
«Пора, — подумала Кира, выруливая на дорогу. — Ты же знаешь правила, девочка? Это не человек, это мишень. Это рычаг, которым ты можешь вернуть свой мир. Он тебе никто. Просто ты — это ее отражение. А отражения — они исчезают, если разбить зеркало».
Серый автомобильчик с логотипом «Hertz» на дверце выбросил из выхлопной трубы облачко сизого дыма и влился в поток машин.
Мир Зеро. Париж. Точка касания. Ноябрь
Мамочка водил машину, как выпивший раллист: то разгонялся так, что витрины сливались в цветные полосы, то тормозил «в пол».
— Завязывай, — пророкотал Китаец, в очередной раз упираясь руками в приборную доску, — меня от твоих трюков тошнит.
После джампа Китаец оказался не маленьким круглоголовым человечком, а здоровенным афроевропейцем — косая сажень в плечах, и от него любые слова звучали, как угроза.
