— Все началось с полета на Арубу… — начал он, и тут же понял, что, не упомянув Карину, ни вопросов не задаст, ни ответов не получит. А говорить при Мишке, что его любимая мама собирается выпустить любимому папе кишки…
«Какого черта? — подумал Давыдов, запивая неловкую паузу несколькими глотками кьянти. — Почему я должен верить этому Воланду из спального вагона? Только потому, что он показал мне видео, которое сам и восстановил? Я, конечно, не в курсе всех современных наворотов в мире кино, но, как говорил Илай Кросс: “Какого роста был Кинг-Конг, солдатик?”»
Денис поставил на стол бокал, и продолжил:
— Над океаном мы попали в турбулентность…
Давыдов был превосходным рассказчиком. Скорее всего, в этом и заключался природный дар, сделавший из него писателя — он любил и умел рассказывать истории.
Принесенный официантом минестроне так и остыл недоеденным — Бровко замер над тарелкой с ложкой, зажатой в кулаке. Мишка и Муромец слушали с открытыми ртами, Новицкий поначалу хмыкал недоверчиво, но вскоре затих и только щипал хлеб, окунал его в масло и жевал, жевал, жевал, не сводя с Давыдова чуть близоруких круглых глаз.
Повествование, конечно же, изобиловало купюрами, но слушателям сделанные Денисом изъятия были незаметны. В варианте, который Давыдов вынес на стол, Карина Олеговна была такой же жертвой странного расстройства сна, как и он сам. В принципе, Давыдов сам так и думал до встречи с Извечным.
Когда Давыдов закончил, Бровко положил ложку и выдохнул, а Новицкий сказал:
— Покупаю.
— Ты издеваешься? — возмутился Давыдов. — Ты что? Думаешь, я тебе синопсис рассказываю?
— Тут два варианта, — Новицкий сцапал из плетеной корзинки последний кусочек хлеба, — или ты рассказывал синопсис для меня, или анамнез для Коли.
— Па, ты же несерьезно? — спросил Миша растерянно и посмотрел на Муромца, явно ища у того поддержки, но Беленький выглядел неубедительно.
— Как я понимаю, — начал Бровко осторожно подбирая слова, — сам ты веришь в то, что рассказал?
Денис криво усмехнулся и жестом подозвал официанта.
— Большую «пеперони» и бутылку кьянти.
— И фокаччо! — добавил Новицкий.
— Да, я верю в то, что рассказал, — Давыдов повернулся к Бровко, давая тому возможность заглянуть себе в глаза. — Ну, что, Фрейд ты наш, похоже, что я вру?
— Не похоже, — согласился Бровко. — Но это ни о чем не говорит. То, во что ты искренне веришь, вовсе не обязательно есть правда. Давай по очереди. Ты видишь во сне двойника?
— Нет. Он не двойник — это я сам. И я его не вижу, Коля. Я сам — это он.
Бровко медленно поднял брови, отчего лоб его порылся морщинами, точно печеное яблоко.
— Ну и прекрасно. Сны от первого лица — это норма. Кстати, цветные сны современная психиатрия уже не считает симптомами шизофрении.
— Порадовал, — сказал Денис, не скрывая иронии. — Просто осчастливил. Значит, шизофрению мы исключаем?
— Нет, — Бровко медленно опустил брови на место, и лоб разгладился. — Не исключаем.
— И за это тебе отдельное спасибо, друг мой.
— Слушай, — сказал Бровко, — я понимаю, что тебе неприятна ситуация, но давай ты станешь на мое…
Он обвел взглядом всех сидящих за столом.
— На наше место. Первое. Вы с Кариной испытали шок. Испытали?
Давыдов кивнул.
— Второе. Шок сам по себе является психической травмой. Согласен?
— Верю на слово, — сказал Давыдов. — Хорошо. Травма. Испытали.
— Третье. Мозг реагирует на травмы по-разному. Кто-то едет крышей, кто-то замыкается, кто-то заливает шок алкоголем, кто-то забивает сексом. А у кого-то, например у личности творческой, компенсаторный механизм работает иначе.
— Если тебя это успокоит, — вмешался Новицкий, — я тоже вижу цветные и очень реальные сны.
— Я знаю, что такое сны, — возразил Давыдов. — Это не сны, Алекс. Вернее, если это сны, то они не мои. Напомни-ка мне, доктор, может ли человек видеть во сне то, чего никогда не видел в жизни?
Бровко пожал плечами.
— Науке сей факт точно неведом. Воображение умеет искажать реальность до неузнаваемости. Ты можешь во сне летать на пчеле.
— Но я видел пчелу, и я летал в обычной жизни. И пчела, и полет — это реальность.
— Да, — согласился Бровко. — Но из двух реальных вещей твой мозг легко делает одну нереальную. Ты был там, где жарко. Ты — писатель, и вполне можешь нарисовать картину умирающего от повышения температуры мира. Тут нет ничего необычного. Пчела. Полет. Жара. Дискомфорт. Ты сам говоришь, что в первую ночь у вас сломался кондиционер.
— А что снилось маме? — спросил Мишка. — То же, что тебе?
Денис покачал головой.
— Она мало говорила об этом. Мы оба считали, что ничего особенного не происходит — просто мы под впечатлением от цунами, плюс перемена климата, от этого и нарушения сна. Но женщина, которой она становилась, жила в мире, умирающем от холода. В замерзающем мире, сынок.
— Обрати внимание, Денис, — сказал Бровко совершенно серьезно. — Снова температурный мотив. Жара — холод. Антагонизм, противоположности! Прости за некорректный вопрос — вы с Кариной в эти дни не ссорились?
Давыдов вспомнил удар в спину, свое падение в зев трюма, вкус океанской воды во рту, липкое касание смерти и незаметно сглотнул внезапно загустевшую слюну.
— Нет. Возможно, некоторое охлаждение отношений из-за постоянного недосыпа. Я, конечно, могу спать пару часов в сутки, но ограниченное время. А когда ты вроде засыпаешь и при этом не спишь совсем, это утомляет. У Карины была такая же ситуация — ни нормального сна, ни нормального бодрствования. Почему ты спросил?
— Слушай внимательно, — Бровко склонился над столом так, что их с Денисом разделяли считаные сантиметры, и заговорил, четко разделяя слова, чеканя их парами, как строевой шаг. — Жара и холод. Лед и пламень. Борьба начал. Извечный конфликт.
Психиатр чуть склонил голову на бок, не отводя от Давыдова взгляда.
— Ты следишь за словами, Денис?
— Да.
— Ты же писатель, друг мой. Понимаешь, на что я намекаю?
— Это не игра воображения, — упрямо повторил Давыдов. — Это реальность, Коля. Я знаю, как работает воображение. Слишком много деталей, ощущений, запахов. И это не раздвоение личности. И слова тут ни при чем. Хотя, отдаю тебе должное — красиво ты свернул. Стройная теория. Но я не покупаю!
— Я покупаю, — повторил Новицкий. — Мне неважно, придумал ты это или пережил в действительности. Ты только запиши все, Давыдов, а мы продадим. Давно не читал ничего подобного на нашем отечественном материале — мне бы очень понравилось.
