— Сэр! У нас есть предположение… Это только предположение, мы думаем, как проверить его расчетами…
— Переходите к сути вопроса, Ларош. Я все равно не силен в математике.
— Хорошо, сэр.
Это был старенький кабрио марки «пежо». Автомобильчик с трудом брал длинный подъем серпантином, взбираясь на верхнюю дорогу. В салоне машины можно было рассмотреть мужчину — он был за рулем, длинноволосую женщину в желтом пальто и ребенка на заднем сиденье. Мужчина гнал авто так быстро, как мог, постоянно оглядываясь на океан, который готовился разинуть пасть. Уильямс не слышал звуков, дрон не мог их передать, но отчетливо представлял себе, с каким неприятным шорохом отступает вода.
— Сэр! Представьте себе, что планета подвергается действию гравитационного поля двух планет…
— Двух планет, Ларош? Откуда взялись еще две планеты?
— Этого я не могу объяснить, сэр. Планет нет. Вернее, мы их не видим, но воздействие на гравитационное поле нашей планеты они оказывают.
Уильямс слушал научного руководителя Средиземноморской группы, а сам не мог оторвать взгляда от драмы, разворачивающейся на его глазах — автомобильчик, взбирающийся по серпантину, и стена воды, медленно встающая из океана.
— Понимаете, сэр, это как отливы и приливы, которые вызываются массой Луны на орбите. Представьте себе такие приливы и отливы в земной магме при воздействии двух гравитационных сил, направленных под углом друг к другу.
— Погодите-ка, Ларош! Вы говорите о воздействии двух планет? Двух планет, которых нет?
— Их нет, сэр, то есть мы их не видим, но их воздействие есть. И разлом — это действие результирующей силы их гравитационных полей.
— Вы сами понимаете, что вы сказали?
— Вполне, сэр. Мы не видим Луну, но наблюдаем приливы. Мы не видим ветер, но он крутит ветряки. Видеть вовсе не обязательно.
Волна уже шла к побережью. Она была колоссальна, Уильямс не мог на глаз оценить высоту цунами, но речь шла минимум о сотне метров — казалось, она касается гребнем белых перьевых облаков, через которые пролетал дрон.
Кабриолет уже почти одолел подъем, когда камера совершила разворот, и Уильямс увидел, что над машиной завис спасательный вертолет. Под брюхом геликоптера вился трос, карабин трепало ветром над самой машиной, и женщина в желтом пальто приподнялась, пытаясь ухватиться за спасательный канат, но промахнулась.
Вертолет крутнулся на месте, снизившись еще на несколько метров. Его отчаянно болтало, но пилот держал высоту, несмотря на опасность завалиться и зацепить склон лопастью. Водитель притормозил кабриолет, он уже не летел по узкой дороге, а катился, и женщина ухватила трос.
Уильямс перевел взгляд на волну, заслонившую горизонт и понял, что машине с беглецами не успеть в любом случае. Женщина в желтом цепляла спасательную сбрую на ребенка.
Камеры, установленные на вертолете, давали изображение в Сеть. Уильямс увидел желтое пятно на одном из периферийных экранов и вывел изображение в центр проекции.
Теперь он видел происходящее крупным планом. Мужчину за рулем, женщину, застегивающую ремни на мальчике лет восьми… Мальчишка плакал — Уильямс мог рассмотреть и слезы на его щеках, и открытый в крике рот, и даже то, что у малыша не было одного переднего зуба.
Женщина подняла лицо к небу и махнула рукой. Ей было лет около сорока — открытое лицо с чертами крупной лепки. Больше всего Уильямса поразили глаза женщины — черные, блестящие, глубокие. Казалось, что он встретился с ней взглядом.
На эти секунды глава Чрезвычайного Комитета перестал быть чиновником, ответственным за судьбу мира, он перестал быть наблюдателем, он престал слышать голос Лароша, жужжание вентиляторов охлаждения и жестких дисков. Он словно оказался там, на ветреном побережье Атлантики, за считанные секунды до удара миллионов тонн воды…
Ревел вертолетный двигатель, дрожала испуганная земля, плотный поток воздуха прижимал к асфальту песчаную пыль.
— Благослови вас Бог! — крикнула женщина поднимающемуся геликоптеру, под брюхом которого болтался ее сын. Ее спасенный сын. Мальчишка тянулся к родителям, но лебедка сматывала трос, а вертолет рванул ввысь, заваливаясь на бок, чтобы увернутся от…
— Гони, Луиш! — женщина повернулась к мужу, но тот смотрел на стену воды, которая уже влетела на пляж.
Она не была бесшумной. Цунами ревела, как тысячи курьерских поездов, как стартующий носитель, и звук этот останавливал дыхание и сердце.
Вертолет уходил прочь от побережья, набирая высоту.
Мужчина и женщина в кабриолете смотрели на собственную смерть.
Уильямс видел все сразу, и от того, что он видел, виски его покрывала седина. Он должен был оставаться спокойным, равнодушным, анализировать, созерцать, искать решения, но, хотя между ним и волной были тысячи километров, его трясло от ужаса. Не за себя. Не за судьбу человечества. За этих двоих в маленькой красной машинке на краю неумолимой вечности.
Уильямс вдруг почувствовал всю беспомощность человека перед лицом мощи, сминающей планету, перед лицом невидимых и неощутимых без приборов сил, способных смахнуть людей с поверхности Земли, как пыль, как ненужный мусор. Можно сколь угодно искренне считать себя венцом творения, но только до того момента, как природа не наступит на тебя с таким же равнодушием, как ты наступаешь на подвернувшегося муравья.
Волна ударила по домам на побережье. Она не смела их, просто проглотила. Женщина в желтом протянула руку мужу, и он ухватился за нее как за соломинку…
Волна накрыла скалы, дорогу и дома за ней, покатилась пенным валом в глубь побережья.
Уильямс снова услышал звуки: голоса комментирующих и баритон Лароша, повторяющий:
— Вы слышите меня, сэр? Сэр! Вы слышите меня?
Уильямс провел ладонями по вискам, смахивая с засеребрившихся волос испарину. Ладони пахли страхом, и Уильямс даже украдкой оглянулся — не видит ли кто его в минуты слабости? Но он по-прежнему был в одиночестве.
Он откашлялся в кулак и выключил экраны. Он знал, что все будет очень плохо, но его заботило то, что случится дальше. Или не случится, если повезет.
— Я слышу вас, Ларош. Предлагаю обсудить вашу гипотезу всем вместе. Включаю общую связь. Прошу подтвердить слышимость…
Глава 14
Мир Параллель-1. Ноябрь
Солнце медленно падало к горизонту, и его раскаленный косматый шар множился в гранях, затененных до предела термических стекол, тысячами мелких пушистых отражений.
Город жил обычной дневной жизнью — одинокие машины на магистралях, забитые до предела паркинги, накрытые черными панелями солнечных батарей. Люди спали в своих кондиционированных клетках, чтобы встать с последними лучами светила и отправиться на работу — как раз в то время, когда из дневных клубов повалит отсыпаться пьяная от водки и ковиса толпа богатеев.
