Дедушка интеллигентного вида с красивой тростью в руке смотрел на Давыдова словно принц — наследник по крови на бастарда, с удивлением и брезгливостью: что это вы себе позволяете, молодой человек?
Над головой снова забубнил динамик. Слов было не разобрать, но Денис догадывался, о чем говорит машинист: поезд следует без остановок. Колеса зазвучали в другой тональности — состав влетал на очередную станцию.
В критических ситуациях у Давыдова срабатывал какой-то странный инстинкт, правда, случалось это всего пару раз в жизни. Когда Денис чего-то пугался по-настоящему, он не падал в обмороки, не бился в истериках, не прятал голову под крыло — он начинал действовать. Страх включал механизм выживания, о природе которого Давыдов только догадывался.
Карина, которая была свидетелем такого преображения еще в студенческие годы, шутила, что только ее мужа можно испугать до полного безрассудства.
Давыдов шагнул вперед и вдавил в панель кнопку связи с машинистом.
— В последнем вагоне пожар! — заорал Давыдов. — Горим! Тормози!
Он орал так, что все в вагоне принялись крутить головами, разыскивая источник пламени, а наследник по крови окатил Дениса новой порцией презрительного удивления.
Заскрипели тормоза. Состав уже въехал на станцию, и теперь машинист тормозил так, что из-под колодок полетели искры.
Несколько человек упало, раздался женский визг. Давыдов был к рывку готов, поэтому не упал, но оказался лицом к лицу с интеллигентным дедушкой, едва не слетевшим с сиденья.
— Прошу прощения, — Денис придержал принца за плечо одной рукой, а второй ухватился за массивную рукоять трости. — Мне это срочно нужно!
Принц поднял бровь и разжал руку.
— Благодарю, — Давыдов оскалился и ударил по соседнему окну, как по мячу в гольф-клубе, куда несколько раз его затаскивали знакомые.
Честно говоря, здесь у него получилось гораздо лучше и точнее, чем возле лунки. От первого удара стекло стало матовым, а от второго рассыпалось на крошку.
Краем глаза Давыдов заметил, как в дальнем конце вагона мелькнули силуэты. Станционная платформа с его стороны была пуста, с противоположной еще садились в поезд последние пассажиры.
Давыдов прыгнул в окно не раздумывая — не потому что был страшно решителен, а потому что инстинкт самосохранения подсказывал ему: начнешь раздумывать — не прыгнешь!
Он еще летел, когда сзади щелкнул выстрел. Давыдову показалось, что пуля обожгла ему ухо, он уж думал испугаться, но в этот момент коснулся платформы и заскользил по полу на спине, вращаясь, как волчок, пересекая платформу наискосок, аккурат между массивными каменными тумбами, на которых были устроены скамейки.
Затормозить не было никакой возможности, Дениса несло, как упавшего на склон лыжника. Состав с противоположной стороны готовился к отправлению, Давыдов расслышал голос диктора: «Обережно, дверi зачиняються!», сделал еще один оборот и обнаружил себя лежащим головой в открытых дверях вагона.
— Как же вы так неосторожно, мужчина! — сказал кто-то сочувствующе, едва ли не с жалостью, от чего Денис содрогнулся. — Под ноги смотреть надо! Вы же с палочкой!
Давыдов почувствовал, как его подхватывают чьи-то руки, поднимают, отряхивают. Двери закрылись прямо за ним, а состав, на котором он только что приехал, все еще тормозил со скрипом на той стороне перрона, и изумленно смотрели на Давыдова с платформы незнакомые люди.
Поезд тронулся и наконец-то нырнул в тоннель, увозя Давыдова от одолевшего его липкого животного страха.
— Спасибо, — поблагодарил Давыдов, опираясь на трофейную трость. Он изо всех сил старался говорить спокойно и ровно, но мешало сбившееся дыхание.
— Спасибо большое, я в порядке… Вы не волнуйтесь, бывает… Я в полном порядке!
На следующей станции Давыдов поплавком выскочил наверх, упал на заднее сиденье первой попавшейся машины с «бомбилой» за рулем и назвал адрес.
— Двести, — сказал «бомбила», лениво перекатывая жевательную резинку за небритой щекой, — иначе не поеду. Центр, пробки.
— Годится, — выдохнул Денис.
Его понемногу отпускало, только зашибленная о плитку спина горела огнем.
— До Богдана Хмельницкого двести… — буркнул он, устраиваясь поудобнее на продавленной подушке. — Откуда вы такие жадные беретесь?
— Война у нас, — бросил «бомбила» через плечо, выруливая от тротуара. — А у вас, фуфлыжников столичных, квартиры стóят, как Гитлеру — война на Донбассе: по девять тысяч, да еще и сдавать беженцам никто не хочет. Я не жадный, мужик, я справедливый. Мне семью кормить.
Мир Зеро. Киев. Ноябрь
Новицкий посмотрел на Давыдова, как участковый на малолетнего преступника, со смесью удивления и легкой брезгливости.
— Ты что? Пил перед встречей?
Давыдов молча покачал головой и снял куртку.
Та выглядела именно так, как и должна выглядеть куртка после того, как в ней проедутся спиной по платформе метрополитена.
В подсобке книжного магазина «Буква» было жарко, пахло пластиком, чуть-чуть пылью и сильно — кофе, целый мешок которого стоял у входа.
За стеной слышалось присутствие людей — гудели голоса, шипел кофейный автомат, звякала посуда.
— Валялся где-то? — спросил Новицкий с надеждой: он очень любил простые объяснения непростых ситуаций и хотел слышать простой и понятный ответ. — Ну, типа, упал?
— Типа, упал, — кивнул Денис, отряхивая одежду. — Просто упал, без типа.
— А почему ты с палкой? Ногу подвернул? — спросил издатель, разглядывая трость, опертую на край стола массивной рукоятью.
— Пижоню, вот, купил по дороге, — сообщил Давыдов, оглядываясь. — Решил сменить стиль.
Новицкий вздохнул.
— Лучше бы пол, но об этом можно только мечтать. Был бы прекрасный рекламный ход, рост продаж, куча желающих взять интервью…
— Не дождешься, — огрызнулся Денис, глядя на свое отражение в стеклянной витрине. — Я безнадежно гетеросексуален…
Выглядел он словно воробей, только что вырвавшийся из лап голодной кошки. Ну, может, чуть лучше…
Давыдов пригладил волосы ладонями, но это не помогло.
— Народу много?
Новицкий пожал плечами.
— Еще подходят. Думаю, до сотни будет.
— Круто, — сказал Давыдов. — Для буднего дня-то… А журналистов?
— Десяток.
— А журналюг? — спросил Давыдов с надеждой.
Новицкий вздохнул:
— Я запретить приходить не могу. Выгнать тоже не могу. Только не смотри на меня глазами голодного бассета! Ты — публичный человек!
Давыдов махнул рукой:
— Да ладно, Алекс… В первый раз, что ли? Отобьюсь.
