— Готов?
— Еще есть время?
— Пять минут есть.
— А выпить?
Новицкий усмехнулся:
— Нежданчик… Есть, конечно.
— И ничего, пожалуйста, не говори, мне самому стыдно! Я пью перед встречей с читателями! В подсобке книжного магазина! Нонсенс! Сам себе не верю! Что у тебя? Коньяк?
Новицкий достал из упаковки, стоящей тут же, на полке, пару бумажных стаканчиков для эспрессо, а из своего тертого-перетертого портфеля — плоскую бутылку с золотистой жидкостью и пару мандаринок.
В подсобке запахло Средиземноморьем и клопами благородных кровей.
— Предусмотрительно, — одобрил Давыдов. — Небось случайно в портфеле оказались?
— Жена положила.
— Ну чего ждешь? Наливай!
— Ты точно в порядке, Денис?
— За твое…
Давыдов поднял стаканчик на уровень подбородка, замер на миг и сглотнул его содержимое с ловкостью голодной чайки.
— Будьмо!
Новицкий выпил свою дозу, не сводя с Давыдова взволнованного взгляда.
— Я не спиваюсь, Алекс, — сообщил он, жуя мандаринную дольку. — Немного испуган, так это понятно почему… Любой бы испугался. Зато пишу, как заведенный! Считай, что у меня был небольшой кризис… Был — да прошел. Я в полном порядке!
Давыдов перевел дух и прислушался к процессам, происходящим внутри организма.
Пока животное ощущение страха не отпустило, но обязательно отпустит. А если не отпустит, то надо будет выпить еще.
— Небольшой кризис? — переспросил Новицкий с сомнением в голосе и слегка поднял рыжеватую бровь. — Ты это серьезно?
— Вполне серьезно. Пошли?
Новицкий поднес свой стаканчик к губам и выцедил коньяк, словно ключевую воду.
— Ну пошли… Пустим пробный шар.
Давыдов расправил плечи и прыснул.
— Прямо как к тиграм в клетку собрался.
— Кстати о тиграх, там Родионов, — как бы между делом сообщил Новицкий.
— И хер с ним, — сурово отчеканил Давыдов. — Пусть кураторам отчет пишет…
— И Цимбалюк здесь…
— Мой самый любимый член самой любимой партии! — ухмыльнулся Давыдов, кривя рот. — Это уже хуже, но все еще не смертельно.
— Но и это еще не все!
— Ты издеваешься?
Новицкий покачал головой.
— Шутишь? — с надеждой переспросил Давыдов.
— Если бы… Ты бы меньше их дразнил, они бы за тобой меньше бегали.
— Неужели сама Лариса удостоила?
— Пока только она. Но боюсь, что еще кто-нибудь подтянется…
— Плевать я на них хотел, — сообщил Давыдов, скалясь. — Я на них на всех плевать хотел! Они — пережиток прошлого!
— Ну, я бы не был так категоричен, — Новицкий потер щеку, а потом висок. Чувствовалось, что ему неудобно перед Давыдовым, но работа есть работа. — Вполне современная тенденция. Даже слишком современная, как теперь видно.
— Лады, — сказал Давыдов зло, чувствуя, как заводится. — Посмотрим, какая она современная! Скандал так скандал! Может, мне для полного счастья именно этого и не хватало! Кто тут хочет комиссарского тела?
В магазине действительно было многолюдно, и это сразу же погладило давыдовское эго по шерсти — любому писателю приятно, когда на него ходят посмотреть и послушать.
Собралось больше сотни читателей самого разного возраста, от 18 до 80. Причем Денис сразу же выхватил из общей массы лиц несколько знакомых — тех, что называются завсегдатаями клуба и сопровождают любимого сочинителя на всех доступных мероприятиях, глядя на него преданным взглядом.
Народ общался, покупал книги, пил кофе, минералку и (наметанным глазом он сразу обнаружил нарушителей дисциплины) попивал что-то из маленьких карманных фляжек.
Выходящего из подсобки Давыдова заметили, тесноватый зал загудел, зашевелился, кто-то даже попытался аплодировать, но на него шикнули. Денис, раздавая улыбки, прошел к своему месту в торце помещения, чувствуя себя манекенщицей на дефиле.
Он уселся в кресло, стараясь не морщиться — болела зашибленная при падении спина и ныл левый локоть, которому тоже досталось, — попробовал микрофон.
— Добрый всем вечер, — поздоровался Денис и призывно помахал здоровой рукой. — Садитесь! Мы начнем через минуту!
Он положил микрофон на столик.
Рядом с ним нарисовался Новицкий, проскользнувший к импровизированной сцене по стеночке.
На лице издателя приклеилась слегка напряженная улыбка, а в руках две чашки горячего эспрессо.
— На входе две телегруппы, — сообщил он негромко.
— Гм, — сказал Давыдов, прихлебывая ароматную обжигающую жидкость.
— Вот и я говорю, — кивнул Новицкий, устраиваясь в кресле. — Это «ж-ж-ж-ж-ж» неспроста. Готовься, друг мой… Ты как?
— Лучше не бывает, — отозвался Денис, оглядывая зал. — Как пионер! К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза всегда готов!
— Хорошая память, — заметил Новицкий, источая медовые улыбки в объектив камеры, которую устанавливали прямо перед ними двое молодых людей спортивной наружности. — Ларисе очень понравится…
Сама Лариса выдвинулась на позицию, не выходя в первый ряд, можно сказать, осталась в народе, усевшись за столик слева от сцены, и смотрела на Давыдова взглядом усталого энтомолога, завидевшего банального таракана. Лариса Ивановна не любила Дениса со всем жаром нерастраченного женского темперамента, а его к 50 годам накопилось немало.
Рядом с ней мелким бесом вился Богдасик Цимбалюк, с которым Давыдова связывала многолетняя взаимная неприязнь, начавшаяся давно, еще в начале писательской карьеры Дениса. Богдасик был человек небесталанный в лицедействе, но крайне неумный в политике, вечно попадавший в разного рода неприятности из-за своей ограниченности и страсти всегда быть на виду. Давыдов по этому поводу удачно пошутил. Причем пошутил прилюдно, в присутствии членов депутатского корпуса. Шутка задалась, да в общем-то и шуткой это назвать было сложно, скорее, меткая характеристика. Стрела сарказма попала в болевую точку, а Богдасик, как все неумные люди, был весьма злопамятен. В одном из изданий политической силы, стоявшей за Цимбалюком, появилась статья, в которой Давыдова назвали украинофобом, действующим на деньги Москвы.
В то время Давыдова еще с удовольствием издавали в России, и над «рукой Москвы» можно было сколь угодно долго потешаться, завидуя гонорарам, а на обвинение в украинофобии Денис ответил в эфире «1+1», причем снова ответил удачно, но с переходом на конкретную личность.
Личность озверела, вышла еще одна статья, потом еще одна… И понеслось.
Сам того не понимая, Богдасик делал Денису неплохую рекламу, потому что и в Киеве, и в Днепре, и в Харькове с Одессой существовало великое множество людей, для которых то, что поливал грязью Цимбалюк, обретало воистину сакральный смысл.
