— Никакой романтики, — скривился Мамочка, спускаясь по склону.
Кирилл шел первым, сверяясь с картой. Левада петляла по склону, под ногами то и дело начинало хлюпать, журчала вода.
— Кончилась романтика, — сказал Давыдов. — Привыкайте. Лоскуток, ты как?
Лоскутов в самом начале спуска, как только они шагнули с платформы под наставления Крыса, подвернул ногу на скользком камне, и теперь слегка прихрамывал.
— Нормально, Кир. Лучше, чем с пулей в брюхе в Париже!
Давыдов остановился.
Впереди была полоса его мира — мира Огня. Он слышал знакомый запах раскаленного воздуха и шипение испаряющейся влаги.
Сто? Двести метров? Сколько идти по этой жаровне? А если километр? Это ж можно с ума сойти!
Впрочем, после полосы льда это не так пугает. Главное, чтобы недолго!
— Платки надо намочить, — распорядился Кир. — Сейчас будет жарко.
Он подождал пока ребята выполнят распоряжение, сам смочил ткань в ледяной воде под самой скалой, и приложил пахнувший речной зеленью платок к лицу.
— Вперед! — приказал Давыдов, входя в привычный жар своего мира. — Держаться за мной! Дистанция — два метра.
Отряд Киры двигался по другой стороне склона.
Здесь буйствовал холод, но не такой страшный, как на родине — температура упала до минус 25, не ниже. Замерзнуть насмерть, даже при таком ветре, было сложно, но и передвигаться оказалось настоящей мукой.
Зеленый лес застыл, превратившись в причудливое переплетение обледенелых ветвей и лиан. Лед сковал воду в леваде, разорвал изнутри сочные стебли придорожных гортензий и толстой коркой лег на землю, накрыв торчащие из почвы корни.
Именно корни не давали маленькой группе передвигаться быстро. Наступить на такой присыпанный снегом подарок, означало рухнуть на спину. А рухнуть на спину означало сломать позвоночник.
Рич уже отбил себе задницу и теперь шагал с максимальной осторожностью, а разумная Котлетка с самого начала не переходила на бег, так что двигался отряд медленно, чуть быстрее похоронной процессии.
На этот раз точка пересечения струн находилась рядом, а о времени выхода беспокоиться не приходилось — тепличные условия, черт побери! Если не считать перемежающихся климатических зон, землетрясения и грозовых разрядов, которые лупили с неба везде и часто.
Перед пологим обледенелым спуском Кира остановилась, подождала пока Рич и Котлетка окажутся рядом — видеть их в собственных телах на задании было очень непривычно, как, впрочем, и чувствовать себя в родной плоти и коже.
Это сложно было назвать джампом, хотя в некотором смысле это все-таки был джамп. Или десант? Да, какая, собственно, разница? Есть задание, и его надо выполнить. Раньше все было сложнее, теперь проще — не надо рядиться в чужие тела, лететь сломя голову к точке выхода и искать оружие.
Давыдова проверила короткоствольный автомат — пластиковое чудо техники было защищено от песка, воды, снега и пыли. В прозрачном магазине аккуратно, бочок к бочку, лежали золотистые тушки 9-миллиметровых патронов.
— Похоже, это там… — Кира показала рукой на едва различимое посреди вьюги мерцание. — Спускаемся в следующем порядке — я первая, Рич — второй, Котлетка, ты замыкаешь.
— Принято.
— Принято.
— Пошли.
Ноги скользили по гладкой ледяной корке. Только не свернуть себе шею! Рубчатые подошвы десантных ботинок цеплялись за малейшие неровности, но неровностей катастрофически не хватало, и тройка не шла, а соскальзывала к пульсирующему свету в конце тропы.
Обе группы появились возле виллы как раз в тот момент, когда остров тряхнуло по-настоящему, в несколько раз сильнее, чем трясло раньше.
Никто не мог видеть того, что происходило на океанском дне, глубоко под каменными склонами древнего вулкана, который, собственно, и назывался теперь Мадейрой. Под каменными плитами что-то шевелилось и ворочалось, словно у подножия вулкана вздыхал и крутился огромный, проснувшийся от вековой спячки зверь. Громадные плиты вздрагивали, словно шкура слона, и от побережья Марокко к берегам Мадейры вырастала новая, низкая гряда, похожая на спинной гребень игуаны.
Рядом с хребтом, словно прыщи на щеках дозревающего подростка, появлялись пирамиды — их выжимало вверх, выдавливало из недр что-то, не имеющее названия, но чудовищно сильное, способное менять ландшафты, воздвигать или разрушать горы…
Такая же гряда тянулась к Мадейре со стороны Британии, еще одна вздымалась из глубин Атлантики.
Три линии сходились к вершине старого вулкана, крошечной точке на фоне огромного океана и нависающих над ней континентов.
Это не было случайностью. Во всяком случае, ни один математик из параллелей не назвал бы точку касания случайной. У любой вероятности есть формула, которая ее описывает, поэтому вероятность и случайность — не одно и то же.
Остров снова тряхнуло. На вершине вулкана, давно заросшей эвкалиптовыми рощами, образовалось нечто, напоминающее огромную воронку торнадо. Не ураган — нечто большее, несравненно сильнее и опаснее, чем ураган пятой категории.
Здесь, среди свернутых в улитку силовых линий, струн и хорд, соединявших времена и пространства, не было реальности — тут был коктейль из жара и хлада, приправленный миром Зеро — как шоколадной крошкой на жареное мороженое.
Здесь, на некогда мертвой застывшей лаве, превращенной в зеленый вечноцветущий рай, где нет ни жары, ни холода, зарождалась смерть мира.
Неминуемая гибель трех миров ухмылялась из медленно вращавшейся воронки, из глаза урагана, готового стереть с лица Вселенной все живое: заморозить, сжечь, утопить…
Огромный кусок склона, на котором талантливый архитектор расположил виллу Шевчука, вздрогнул и провалился на несколько метров вниз. Это была часть гранитной горы весом в несколько миллионов тонн, часть берега вместе с шоссе и дорогой, по которой недавно Беленький съезжал к гаражным воротам.
Звук, сопровождавший этот сдвиг, напоминал скрежещущий стон — так мог бы застонать великан-камноед из книг Толкиена. Сверху в океан полетели глыбы, из осыпи показалась согнутая труба лифта. Формой оползень напоминал лезвие огромной лопаты, теперь это лезвие вдавливалось узкую кромку черного песка и океан.
Когда дом заходил ходуном, Карина вскрикнула, но Давыдов даже не повернул голову — его руки летали над клавиатурой, словно он был не писателем, а пианистом, например Клайдерманом, исполняющим сложнейшее соло на рояле.
— Что это? — спросил дрогнувшим голосом Новицкий, показывая на линию горизонта. — Мы что? Падаем?
— Похоже, — отозвался Шевчук.
Он вышел с кухни в новом дурацком фартуке, на этот раз с нарисованными на ткани Дональдами Даками.
— Причем вместе с горой, — добавил он, оглядевшись. — За дом можете не бояться. Это стальная капсула, она не рухнет от землетрясения, ее можно только раздавить.
