Давыдов остановился и, щурясь, посмотрел на плывущий айсберг.
— Айсберг. Здесь. У Мадейры! С ума сойти! — сказал он чуть погодя.
— Я бы на вашем месте, Денис Николаевич, не сильно бы удивлялся. Все могло кончиться гораздо хуже.
— Например? — спросил Мишка.
— Например, — пожал плечами Извечный, — сейчас на этом месте по озеру лавы проплывала бы базальтовая скала. А ваши кости, как и кости ваших близких, превращались в пепел на горящем берегу. Нравится?
— Не очень, — признался Давыдов. — Звучит мрачновато. Да чего уж там. Не случилось? И отлично!
Извечный уселся на валун с плоским, как донышко стакана, верхом, расположив трость между коленями. Он странно смотрелся в своем старомодном наряде. В Варшаве на него никто бы внимания не обратил, а здесь он бросался в глаза и своим длинным, почти до пят, пальто, и тростью, и блестящими, как только что от чистильщика, туфлями, и своей схожестью с черным нахохлившимся вороном.
— Да, азартные игры не для нас. Хотя… Я ведь ставил на вас во всей этой истории, Денис Николаевич, — сообщил он, отстраненно глядя на океанскую гладь. — И, как ни странно, выиграл. Первый случай за миллионы лет…
— Я бы с вами в Монте-Карло не поехал, — сказал Денис.
— Был я в том Монте-Карло, — хмыкнул Извечный. — Поверьте, там не играют.
— А где играют? — спросил Давыдов не очень доброжелательно. — Там, где на кону миллиарды жизней? Да? Так увлекательнее?
Извечный повернулся к нему всем телом, несколько раз открыл-закрыл рот-ящик, изучая Дениса холодным взглядом глубоководной рыбы.
— Если бы я умел смеяться, — наконец-то проговорил он, — я бы сейчас хохотал. Вы хоть понимаете, Денис Николаевич, что мы заключали пари на исход события, влияние на которое не могли оказать никоим образом?
— И это делает ваше пари морально оправданным?
— А что такое мораль? — спросил Извечный. — В нашей конкретной ситуации? Что именно можно ставить нам в упрек?
— Бездействие, — неожиданно сказал Мишка.
Он оглянулся и снова кинул камень, заскакавший по воде.
— Вот здесь мне должно стать интересно, — теперь Извечный повернулся всем телом к Давыдову-младшему. — Готов выслушать ваш план действий, юноша. Буду признателен.
— Сколько раз на ваших глазах происходило такое? — спросил Михаил.
— Гибель миров? — Извечный пожал плечами. — Сложно сказать. Десять раз. Может, двенадцать. Миры часто гибнут, а на их месте возникают новые. Это закон природы, круг жизни, если хотите, молодой человек.
— И всегда было так?
— Хороший вопрос, — довольно кивнул Давыдов. — Мне тоже интересен ответ.
— Действительно хороший, — подтвердил Извечный. — Отвечаю. Мальчик прав, так было не всегда. Я говорил твоему отцу, юноша: мы заплатили за вечную жизнь большую цену. Мы потеряли способность изменять реальность тогда же, когда расстались с эмоциями. Существо, не способное любить, ненавидеть, радоваться или скорбеть, не может быть творцом. Творить — это страдать и радоваться! Это цена за бессмертие — большая, но не чрезмерная. Мы приняли такие условия игры и не собираемся от них отказываться. Демиурги умерли, но зато у нас в запасе вечность.
— Вечность? — переспросил Давыдов-младший и посмотрел на Извечного совершенно взрослым, тяжелым взглядом. — Сколько миров вы уже потеряли, Сергей Борисович? Сколько потеряете? Где вы, живущие между мирами, будете жить, когда не будет никакого «между»? В пустоте?
— И зачем, — добавил Денис, — нужна вечность, в которой нет ничего, кроме самой вечности? Это же не жизнь, Сергей Борисович! Это функция от обмена веществ. Вечность, протекающая в промежутке между едой и дефекацией, называется другим словом.
— Однако вы нам ее вернули, — возразил Извечный. — Спасибо вам. Я выиграл важный для меня спор, вы нашли решение своей проблемы и одновременно разрешили и нашу. Так что оставьте свой снобизм, если смотреть глобально, любая вечность состоит из еды и дефекаций. Ваша раса способна чувствовать, способна смешивать и добро, и зло, значит, она способна Творить. Зачем вам повторять наш путь? Сегодня вы доказали, что среди вас еще могут рождаться демиурги. Да, для этого нужна инициация, совпадение, но главное — вы на это способны! А мои коллеги по наивности пытались заменить чудо творения технологиями.
— Это вы о нас? — спросил Кирилл.
Он опирался на Киру и Карину, правая нога джамп-мастера была взята в самодельный лангет.
Давыдов удовлетворенно хмыкнул. Как для хирурга-косметолога, у Карины получилось весьма неплохо.
— Да, — кивнул Извечный. — О вас. Технологии ничего не решили, только усугубили процесс. Надежды оказались ложными, каждый порванный узел делал ситуацию хуже.
— Неконтролируемый процесс, — вмешалась в разговор Кира. — Наш начальник отдела матобеспечения всегда говорил, что такие процессы невозможно контролировать. Вы дергали за веревочки и смотрели что получится?
— Хуже, Кира, — сказал Денис. — Они дергали за веревочки, зная, что ничего у них не получится. Новое пари. Случайность. Авось. Русская рулетка. У вас в Параллели знают, что такое русская рулетка?
— Вы преувеличиваете, — Извечный изобразил лицом укоризну. — Сначала мы были уверены, что нашли панацею! Развести миры, порвать струны, которые их соединяют. А потом, когда стало понятно, что каждая порванная струна — это новые проблемы, а остановить процесс невозможно…
— Вы все бросили на произвол судьбы, — закончил за него Денис.
— Опять ошибка, — сказал Сергей Борисович. — Мы не бросили, мы разочаровались в решении, и тогда я все поставил на вас, Денис Николаевич. А остальное… Остальное получилось случайно.
— Вот врете же! — скривился Денис, не скрывая неприязни. — Зачем? Инициация тоже была случайной. Мы с Кариной оказались в ненужном месте в ненужное время, просто подвернулись под руку, когда вы крушили три мира своей панацеей. Ничего вы не планировали, мудрецы херовы, ничего! Случайность!
— Не бывает случайностей! Но если бы и она? Какая разница? — рот-ящик растянулся в улыбке, высокий лоб пошел морщинами. — Вместо трех нестабильных миров мы получили один стабильный, ваша любовь смогла соединить лед и пламень воедино. Звучит романтично, но за любой романтикой всегда стоит физика, и вы использовали ее на все сто. Жаль, конечно, что в результате вы потеряли способности Творца, но зато показали нам путь. Все хорошо, что хорошо кончается… Бросьте обижаться…
— А мы не обижаемся, — сказала Кира. — Мы прощаемся с иллюзиями.
— Давно пора, — вздохнул Извечный, вставая. — Те, кто живет вечно, не обязательно умны и добры. Вы — добрее. Когда жизнь конечна, все чувствуешь по-другому.
Он обвел взглядом стоящих возле него.
— Не смотрите на меня так, я хорошо помню, каким был раньше, но не тоскую об этом. У вас остается мир без чудес, без вечности и без возможности перемещаться между мирами, но и это совсем неплохо, поверьте. Люди должны жить, как люди, если они не хотят превратиться в нас.
