Захрустел песок, и из валунов вышел Новицкий.
Он походил на Щорса из известной песни: с криво намотанной повязкой на голове и в порванной куртке.
Под мышкой у него помещался неизменный потертый портфель.
Кстати, подумал Денис, я обещал его спереть, и сопру. Сегодня же! Что он в нем таскает? Спит он тоже с ним?
— Я что-то пропустил? — спросил Новицкий, озираясь.
— Ничего, о чем стоит сожалеть, Алекс, — отозвалась Карина, нарушая молчание.
— Шевчук в дом зовет, — сообщил издатель. — Говорит, что перед обедом нужно обязательно выпить… и я его целиком и полностью поддерживаю! Стоп! Не понял? А где Сергей Борисович? Он же только что был здесь!
Карина вздохнула, чуть закатив глаза:
— Он улетел… И пусть лучше не возвращается!
Новицкий оглянулся, явно разыскивая глазами вертолет, но вертолета не было, только возле валуна виднелась прислоненная к камню трость. Или это была ветка?
Алекс сморгнул. Наверное, ему показалось.
И они пошли к дому.
И в прямом, и в переносном смысле — не только к уцелевшему в катастрофе особняку Шевчука, а к своему новому дому, пристанищу трех миров, в котором нет места вечности, но зато остались любовь, дружба, ненависть, привязанность и нежность…
Все что делает человека человеком — существом, меняющим Вселенную в краткий миг между рождением и смертью.
Черный песок хрустел под их ногами. Пахло можжевельником и зеленью, туман плавился от солнечного света и стекал по склону, цепляясь за сиреневые пятна цветов гортензии.
— Будет дождь, — сказал Денис, принюхиваясь. — Слышите запах? А вот и тучки!
Он показал на гирлянду темных облаков за севере, явно брюхатых грозой.
— Тогда давайте быстрее, — заторопился Новицкий. — Пока не накрыло! Мясо придется жарить на улице, мы разморозили кусок.
Они обошли невысокую гряду из базальтовых валунов и зашагали к перекошенной коробке, которая вчера еще стоила не один миллион долларов. На остатках многострадальной площадки у бывшего бассейна ярко пылал костер. Беленький и Мамочка приветственно помахали им руками.
У самого конца тропы Давыдов-младший остановился и присел, завязывая шнурок. Денис потрепал его по волосам, и сын улыбнулся ему в ответ.
— Догоняй, младший!
— Я сейчас, папа.
— Давай, давай! Скоро будем прятаться, чтобы не намокнуть!
— Дождя не будет, папа, — сказал Мишка, затягивая узел.
— Это ты мне рассказываешь? — ухмыльнулся Давыдов. — Я в Африке шаманам дождь предсказывал и ни разу не ошибся!
— Мама говорит, что ошибся.
— Гм… Ну, может, разок… Ну от силы два… Но сегодня я тебе точно говорю — дождь будет! Хочешь, поспорим?
— На что?
— Я сегодня добрый. Например, ты дома два месяца складываешь посуду в посудомойку и выносишь мусор, если я прав.
— А если ты не прав?
— Тогда, — Давыдов задумался на миг. — Тогда я покупаю тебе Плейстейшн 4.
— То есть, — сказал Мишка, — ты НАМ покупаешь Плейстешн 4.
Он покачал головой.
— Мама тебя убьет.
— Э, нет… Мама меня не убьет, а ты будешь два месяца спасать меня от рутинной работы! Потому что дождь будет… Слышишь?
Ветер с севера донес до них отдаленные раскаты грома.
— Так спорим? — спросил Мишка, упрямо наклонив голову.
Давыдов хмыкнул.
— Ты этого хотел, Жорж Данден!
Они пожали друг другу руки.
— Заметано! Догоняй!
И Давыдов-старший бодро поковылял прочь, приволакивая ушибленную ногу.
Давыдов-младший дождался, пока Денис скроется из виду, а потом повернулся лицом к океану и тучам над ним. По волосам его, от висков к темени, пробежали голубые прозрачные искры, глаза сменили цвет и странно сверкнули, худые плечи подростка расправились и он сразу же вырос на несколько сантиметров.
Правая рука Михаила поднялась, и собранные в щепоть пальцы сделали движение, как будто стирая что-то с неба. Пришедший с океана порыв ветра зашумел в кронах уцелевших деревьев, а гирлянда туч, надвигавшаяся на Порто-Мониш, исчезла, словно и не было ее.
На берегу стоял долговязый нескладный мальчишка с растрепанными волосами и оцарапанной щекой.
Обычный мальчишка.
— Прости, папа, — сказал он себе под нос, — с посудой я бы еще примирился, но вот выносить мусор…
И зашагал к дому, где его ждали.
