Судя по всему, способны, поскольку, поддаваясь каждому возникающему порыву, ни одно животное долго не протянет. Распущенность не имеет ценности для выживания. Мигрирующие гну в заповеднике Масаи-Мара подолгу стоят на берегу реки, которую им предстоит перейти, прежде чем решаются, наконец, прыгнуть в воду. Детеныши обезьян, прежде чем затеять потасовку с товарищем по играм, дожидаются, пока его мать удалится из поля зрения. Кошка стащит кусок мяса с разделочной доски, только когда вы отвернетесь. Животные прекрасно осознают последствия своего поведения, поэтому часто колеблются или передумывают – как белки перед колесами моей машины.
Они могут даже совсем отказаться от достижения цели, особенно это заметно в иерархических сообществах. Молодому самцу шимпанзе хочется спариться с самкой, и он увивается вокруг нее, надеясь улучить подходящий момент, но, едва наткнувшись на взгляд альфа-самца, украдкой отступает, понимая, что у него ничего не выйдет. Еще отчетливее это проявляется, когда высокоранговый самец, появившись из-за угла, застает молодого за демонстрацией самке своей эрекции – у шимпанзе в ходу «толстые намеки». Увидев доминанта, молодой самец поспешно прикрывает пенис руками, понимая, как сильно ему не поздоровится, если высокоранговый самец просечет его намерения. Все это требует и способности догадываться о том, что видят и понимают другие, и умения подавлять свои порывы. Так ли это далеко от определения свободы воли, которое дал Франкфурт?
Однако сам Г. Франкфурт не предполагает свободы воли ни у одного живого существа, кроме взрослого человека, заявляя буквально следующее: «Моя теория свободы воли легко объясняет наше нежелание признавать ее наличие у каких бы то ни было низших по отношению к нам биологических видов»
[196].
Это брехня собачья!
Поймите меня правильно, я сам не любитель подобной лексики, но, поскольку Гарри Франкфурт известен, в частности, как автор вышедшей в 2005 г. книги «О брехне» (On Bullshit), я имею полное право это выражение употребить. В своей вдумчивой, высокоинтеллектуальной работе – с отсылками к Витгенштейну и святому Августину – Франкфурт подробно объясняет, чем брехня отличается от вздора, искажения или надувательства и блефа. Брехня – это творческая натяжка, сближающаяся с ложью и, по словам Франкфурта, «неизбежная в тех случаях, когда по воле обстоятельств человек вынужден рассуждать о том, в чем не разбирается»
[197]. Заявляя, что «низшие по отношению к нам» виды не отслеживают собственные желания, Франкфурт явно не представляет, о чем говорит, а значит, его заявление подпадает под определение брехни. Впрочем, возможно, это даже не брехня, а просто полная ахинея. Как-никак этому заявлению уже пятьдесят лет, и в свое время оно могло считаться резонным, однако с тех пор появились новые данные, его опровергающие. Теперь мы гораздо больше знаем об ориентации на будущее и контроле эмоций у животных и детей, и там все совсем не так примитивно, как мы когда-то считали.
Начнем с того, что популярное представление о животных как о пленниках настоящего, живущих исключительно «здесь и сейчас», развенчивают недавние исследования на тему «путешествий во времени». Человекообразные обезьяны, птицы с крупным мозгом и, возможно, другие животные способны как возвращаться к прошлым событиям своей жизни, так и строить планы на будущее. Их сознание путешествует во времени. Шимпанзе могут набрать охапку длинной жесткой травы и несколько миль нести ее во рту из одной части леса в другую, чтобы там использовать для выуживания термитов из термитников. Надо полагать, они всю дорогу помнят о том, куда и зачем несут эту траву. Самцы орангутанов издают громкие горловые крики (иногда сидя высоко в кроне), которые далеко разносятся по суматранскому дождевому лесу. Мне как-то довелось стоять под деревом, на котором ухал орангутан, – пробирает до дрожи, скажу я вам. Все окрестные орангутаны обращаются в слух, поскольку с доминантным самцом (обладателем самых выдающихся щечных валиков среди всех своих половозрелых собратьев) нельзя не считаться. Устраивая себе гнездо на ночь, он всегда обращает сигналы в определенном направлении, меняющемся от раза к разу в зависимости от того, куда он намерен направиться наутро. То есть он еще накануне вечером знает, куда двинется на следующий день, и оповещает о своих намерениях остальных
[198].
Еще одно доказательство ориентации животных на будущее было получено благодаря серии контролируемых экспериментов, в которых приматам и птицам выдавали орудие или пищу, которые они могли использовать или съесть только на следующий день. Эти исследования послужили дальнейшему распространению представлений о том, что некоторые животные способны к когнитивной деятельности, ориентированной на будущее. Не менее показательны и исследования чувства справедливости. Если шимпанзе в игре «Ультиматум», понимая, какой жетон принесет больше вкусной еды им лично, все-таки выбирают «уравнительный», нам нужно найти этому объяснение. Я предпочитаю считать, что они жертвуют немедленной выгодой, чтобы сохранить хорошие отношения. Если это так, то они не просто ориентируются на будущее, но и обладают отменным самоконтролем.
Для целенаправленной проверки самоконтроля проводился эксперимент с зефиром. Большинство из вас наверняка видели уморительные видеозаписи, в которых дети, оставшись один на один с кусочком зефира, отчаянно борются с желанием его съесть – кто-то лизнет тайком, кто-то отщипнет крошку, кто-то усиленно отворачивается, чтобы не поддаться искушению. Ребенку обещана вторая зефиринка, но получит он ее лишь в том случае, если не съест первую, пока экспериментатора нет. Этот эксперимент позволяет установить значимость отсроченного вознаграждения по сравнению с немедленным. Как же поведут себя обезьяны, если смоделировать для них аналогичную ситуацию? Вот шимпанзе терпеливо смотрит на контейнер, в который каждые полминуты падает конфета. Испытуемый знает, что может отсоединить лоток в любой момент и слопать все содержимое сразу, но знает и другое: после этого конфеты сыпаться перестанут. Чем дольше ждешь, тем больше конфет наберется. Человекообразные обезьяны справляются с экспериментом на отсроченное вознаграждение не хуже детей – время выжидания доходило у шимпанзе до восемнадцати минут
[199].
А как с этим обстоит дело, скажем, у птиц? Им-то уж наверняка никакой самоконтроль не нужен? Однако многим из них приходится носить голодным птенцам пищу в клюве, стараясь не проглотить ее по дороге. У некоторых видов самцы кормят самок, за которыми ухаживают, а сами при этом остаются голодными. Так что и тут самоконтроль необходим. Серый африканский попугай Гриффин, с которым Айрин Пепперберг проводила эксперимент на отсроченное вознаграждение, мог выжидать довольно долго. Его усаживали на жердочку, ставили перед ним плошку с обычной едой, например смесью злаков, и просили подождать. Гриффин знал, что за терпение получит что-нибудь повкуснее – кешью или даже конфету. В 90 % случаев он благополучно выдерживал испытание, иногда выжидая до пятнадцати минут
[200].
