– А через неделю нас ждет Лондон, – натянуто улыбнулась миссис Донован. – И давайте уже заниматься, время идет. Питер, мне от вас еще ехать осматривать новорожденных пикси.
Питер смотрел на Офелию. «Давай лучше в мяч поиграем, – словно говорило ее печальное лицо. – Я не хочу два часа крутиться, погружаться и всплывать по команде ради крошечных кусочков рыбы. И ты не хочешь. Питер, ну скажи ей!»
– Миссис Донован, мы вчера три часа занимались. И позавчера. Офелии это не приносит радости, хоть я и рядом. Она танцует ради меня, вы не видите? И выставки все эти ваши ей не нужны! Это доставляет ей только мучения. Я не хочу, чтобы из моей подруги делали шоу! – решительно заявил Питер.
Тренерша обиделась. Поджала губы, прошлась туда-сюда по дорожке, гордо вскинув голову. Русалочка следила за ней, погрузившись в воду по подбородок. Питер и Кевин ждали.
– Питер, если ты устал и не хочешь помогать своей подруге – можешь быть свободен, – лишенным эмоций голосом отчеканила она и достала из поясной сумки серебристую цепочку. – Офелия, ко мне. Сегодня занимаемся вдвоем. Иди сюда, милочка. Ближе. Еще ближе. Молодец.
Тихо щелкнул карабин цепочки, застегнутой вокруг шеи русалочки. Питеру стало невыносимо горько. Как же так? Взять и уйти, как малыш, который раскапризничался, и взрослые просто оставили его в покое? Оставить Офелию заучивать танцевальные па, бросить ее? Позволить дергать за цепь, глушить ультразвуком? Мальчишка сжал кулаки, оглянулся на Кевина. Тот стоял у скамьи с растерянными видом, хмурил тонкие брови. Видимо, понял, что все происходящее ни Питеру, ни Офелии не по душе.
Присутствие друга внезапно придало Питеру уверенности, и он твердо произнес:
– Миссис Донован, занятия сегодня не будет. Отпустите Офелию. Иначе я скажу маме, что вы ее били просто так.
– А я подтвержу, – по-взрослому спокойно сказал Кевин. – Думаю, Йонас тоже: окна оранжереи как раз выходят на пруд.
Миссис Донован повернулась к ребятам. Ярко накрашенные губы сложились в прямую линию, в углах рта залегли некрасивые морщины. Тренерша сложила руки на груди и вздохнула:
– Лгать недостойно, ребята. А то, что вы собираетесь сделать, называется «клевета». За это вас родители накажут.
Питер улыбнулся широко и по-доброму, но от этой улыбки болели щеки.
– Это называется «человечность», миссис Донован. Мы с друзьями как раз о ней говорили сегодня. И нас столько раз наказывали, что еще раз уже не страшно. Расстегните цепочку, освободите Офелию.
– Позови отца, Питер, – прозвучало как приказ.
Он сунул руки в карманы, выпятил живот и заявил:
– Папа и Ларри уехали по делам до вечера. Потому сейчас я мужчина в своей семье. И я не разрешаю вам принуждать Офелию делать то, что она не должна.
Русалочка рванулась, натянула цепь, попыталась нырнуть. Вайнона Донован побледнела, нервно дернула цепочку к себе, заставив Офелию приблизиться. Присела на корточки, расстегнула карабин.
– Я буду говорить с твоим отцом, Питер. И или он ищет своей медузе нового тренера, или воспитывает как следует своего сына! – зло произнесла она.
Зацокали каблуки по мощенной камнем дорожке. Питер и Кевин переглянулись, кивнули друг другу. Питер ощутил себя взрослым и сильным – и одновременно выжатым, как лимон в чае. Он посмотрел вслед удаляющейся тренерше и прошептал:
– Кев, мы смогли! Мы отстояли Офелию!
– Ты представляешь, что теперь с тобой отец сделает? – мрачно спросил Кевин, вставая рядом с ним плечом к плечу.
– Я не трус. Пусть делает, что хочет. Я не дам больше издеваться над русалкой. Она такой же друг мне, как ты и Йонас.
Питер вытащил из конверта оставленную пластинку Рахманинова, повертел ее в пальцах и швырнул со всей силы под ноги. Пластинка с печальным звоном разлетелась на куски. Офелия, привлеченная новым звуком, тут же вынырнула у самого бортика.
– Какая жалость! – патетично воскликнул Питер. – Кевин, ну ты гляди, какой я неуклюжий! Уронил и разбил музыку! Я ж нечаянно.
– Граммофон только не роняй, – тихонько рассмеялся Кевин. – Ох, Палмер! Ты ж после общения с отцом неделю сидеть не сможешь!
– Я буду бегать, – весело сказал Питер. – Мне полезно.
Он пошарил в кустах, вытащил большой полосатый мяч, бросил его в пруд. И довольная Офелия в тот же миг взметнулась вверх из воды, окруженная сияющим каскадом брызг.
– Ва-а-у… – восхищенно выдохнул Кевин.
На берег из сада примчались жизнерадостные бишоны Фроззи и Сноу, заплясали, завертелись у ног мальчишек, требуя ласки и игр. За ними к пруду спустилась Агата с Лоттой в руках, помахала Офелии.
– О, собаки-снеговики! – обрадовался Кевин, присел на корточки и принялся чесать псам пушистые спинки.
– Мальчишки, а что у вас случилось? – поинтересовалась девушка, рассматривая осколки грампластинки на дорожке.
Ребята заговорщически переглянулись, и Питер бодро отчеканил:
– Да ничего примечательного. Миссис Донован расстроилась, что пластинка разбилась, и укатила искать новую. Потому сегодня у нас вместо занятия буйные игры. Ты с нами?
– А вот да!
Питер запрыгал на берегу, размахивая руками, и завопил:
– Йонас! Бросай работу! Иди сюда! Будем обыгрывать Офелию в гандбо-ол! Хей-хо-о-о! Сегодня наш день!
Глава 31
Увы, эйфория, охватившая Питера, продержалась недолго. К ужину вернулись домой отец и Ларри. И Леонард Палмер устроил сыну серьезнейшую выволочку.
Миссис Донован позвонила минут через пять после того, как отец Питера вошел в дом, и он успел только разуться и снять пиджак. После короткого телефонного разговора Леонард Палмер призвал младшего сына в свой кабинет. И тон его не сулил мальчишке приятной легкой беседы.
Питер сидел на стуле у отцовского письменного стола и глядел на большой глобус в углу за софой. Глобус был утыкан флажками, сделанными из зубочисток: флажки торчали там, куда компания «Роллс-Ройс» поставляла свои автомобили. Мистер Палмер нервно мерил шагами ковер на полу, закатав рукава и сунув руки в карманы брюк. Питер старался смотреть только на глобус, но взгляд невольно возвращался к отцу: голубая рубаха на спине взмокла от пота, брови почти сошлись у переносицы, на виске билась тонкая синеватая жилка. Питер нервно сглотнул. Редко, ох как же редко он видел отца таким!
– Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела? – глухо спросил Леонард Палмер, не глядя на сына.
– Я поступил по совести, папа, – дрогнувшим голосом ответил Питер и ссутулился.
Сейчас ему с невероятной силой хотелось, чтобы кто-нибудь невидимый превратил его в мышь. Или в паука. Или все равно во что, лишь бы в маленькое и незаметное.
– О какой совести ты говоришь? – громыхнул отец, останавливаясь перед Питером и сверля его яростным взглядом. – Ты, мой сын, который угрожал взрослой леди, своим поступком запятнал мою честь! Ты оскорбил не только миссис Донован, но и меня, и мать! Мы тебя таким не растили, Питер, но это наш позор!
