И вот что мне сразу бросилось в глаза: было ясно, что та незасекреченная версия, с которой я уже был знаком, не была сокращенной версией засекреченного документа, как это обычно делалось. Скорее, то был совершенно другой документ, который эта секретная версия выдавала за истинный, незаметно подсовывая ложь. Подобное «раздвоение» ошеломляло, особенно если учесть, что я потратил месяцы, занимаясь дедупликацией файлов. В большинстве случаев, если вы имеете дело с двумя версиями одного и того же документа, различия между ними несущественны – пара запятых здесь, пара слов там. Здесь же общим между двумя текстами отчетов были только их заголовки.
Если незасекреченная версия просто ссылалась на распоряжения АНБ усилить действия разведорганов после 11 сентября, то засекреченный документ описывал характер и масштаб этого усиления. Основополагающая инструкция АНБ фундаментально поменялась: то, что называлось целенаправленным сбором данных в средствах коммуникаций, теперь стало именоваться «объемным сбором», и под этим эвфемизмом следовало понимать массовую, огульную слежку без всякого разбора. И если незасекреченная версия пускала пыль в глаза, маскируя расширение слежки как необходимость противодействия террору, то засекреченная версия ясно обнаруживала эти изменения, оправдывая их как логически вытекающее правовое следствие расширенных технических возможностей.
Та часть «засекреченного отчета», которую писали сотрудники АНБ, упирала на «пробел в сборе данных»: существующее законодательство в этом вопросе, в частности «Закон о надзоре за иностранными разведками» (Foreign Intelligence Surveillance Act, FISA), было принято в 1978 году – во времена, когда большинство коммуникационных сигналов передавалось по радио и телефонным линиям, а не волоконно-оптическим кабелям и спутниковой связи. По существу, агентство утверждало, что темпы развития современных коммуникаций «переросли» американское законодательство и ни суд, ни даже секретный суд не могут предоставить индивидуальных целенаправленных ордеров достаточно быстро, чтобы можно было продолжить работу – мол, сегодняшний «глобальный мир» требует по-настоящему «глобальной разведки». Все это, по логике АНБ, указывало на необходимость массового сбора данных в Интернете. В качестве кодового названия для такой «массовой» инициативы глобального слежения было выбрано то самое «грязное слово», что однажды отметилось в моей системе: STLW, сокращение от STELLARWIND. Это оказалось единственным крупным компонентом Президентской программы наблюдения, которая продолжала существовать и даже втайне расти, после того как остальная часть программы была опубликована в прессе.
STELLARWIND был глубочайшей тайной засекреченного отчета. Он был глубочайшей тайной и всего АНБ, для защиты которой потребовался столь редкий статус секретности. Само существование этой программы было указанием на то, что изменилась сама миссия агентства: ранее это было использование технологии во имя защиты Америки – а теперь контроль над этой технологией. Интернет-коммуникации граждан отныне рассматривались как потенциальная цель радиоэлектронной разведки.
Подмена понятий пронизывала весь отчет, но самое неприкрытое отчаяние просматривалось в самом лексиконе правительства. Программа STELLARWIND была задействована в сборе информации в коммуникациях с начала срока ее действия в 2001 году. Но в 2004 году – когда чины Министерства юстиции уклонились от продолжения этой инициативы – администрация Буша сделала попытку узаконить ее постфактум, поменяв смысл исконно английских слов, таких как acquire («приобретать») и obtain («добыть»). Согласно отчету, позиция правительства США заключалась в том, что АНБ могло заниматься сбором сведений из коммуникационной информации, какие только ему понадобятся, не будучи обязанным иметь на то судебные ордера, потому что ему достаточно было получить указание приобрести или добыть эту информацию, в законном смысле, когда или если агентство «разыскало и затребовало» сведения из базы данных.
Лексические выкрутасы меня особенно раздражали, ибо я понимал, что целью агентства было получить возможность хранить как можно больше данных и как можно дольше – в идеале, вечно. Если сведения, полученные из средств коммуникации, будут признаны «добытыми», поскольку они были использованы, они также могут быть «недобытыми», но оставленными на хранение вечно – «на будущее». Значения терминов «приобретать» и «добывать» кардинально менялись: из описания действия, когда сотрудник агентства вносит полученные сведения в базу данных, они превратились в описание действия, когда некое лицо (а, скорее, компьютерный алгоритм) запрашивает эти сведения из уже имеющейся базы в любой возможный момент в будущем. Этой подменой понятий правительство США закладывало фундамент постоянного полицейского надзора. В любое время правительство сможет покопаться в переписке кого-то, кого необходимо сделать жертвой, в поисках преступления (а в записях любого человека что-то да можно найти). В обозримом будущем любая новая администрация – кто-нибудь из следующих негодяев во главе АНБ, – заступив на пост, буквально одним кликом сможет просмотреть личное дело каждого человека, выяснив, кто он, где он, чем занимается и что делал раньше.
Термин «массовая слежка» мне более понятен, как, я думаю, и большинству людей, но государство предпочло выражение «объемный сбор», что, на мой взгляд, грозит создать нечеткое и расплывчатое впечатление о работе агентства. Выражение «объемный сбор» скорее наведет на мысль о чрезвычайно перегруженном почтовом отделении или санитарном управлении – в противовес исторической попытке получить тотальный доступ ко всем цифровым коммуникациям, какие только есть в природе, и исподтишка завладеть ими.
Но даже когда общий смысл терминологии утвержден, заблуждений все еще хоть отбавляй. Большинство людей даже сегодня склонны думать о массовой слежке с точки зрения содержания – какими словами они пользуются, когда звонят по телефону или пишут письмо по электронной почте. Когда они обнаруживают, что государство относительно мало заботит содержание, они склонны меньше беспокоиться о государственной слежке. И подобная успокоенность понятна: из-за того что наши коммуникации рассматриваются как что-то глубоко интимное, присущее только нам, звучание нашего голоса или неподражаемое выражение лица на отправленном в сообщении селфи столь же уникально, как наши отпечатки пальцев. Жестокая правда состоит в том, что содержание наших коммуникаций редко бывает столь же откровенно в сравнении с другими нашими проявлениями, в сравнении с ненаписанной, невысказанной информацией, которая разоблачает более широкий контекст и стереотипы поведения.
АНБ называет все это «метаданными». Приставка «мета» обычно переводилась как «между» или «после, через», но здесь она имеет значение «о чем-либо»: метаданные – это данные о данных, Если говорить точнее, данные, которые делаются о данных, – это кластер тегов и маркеров, которые позволяют данным быть полезными. Иными словами, это «отчеты о деятельности» – данные обо всем, что вы делаете на ваших приборах, и о том, что ваши приборы делают самостоятельно. Возьмем, к примеру, телефонный звонок: его метаданные могут включать день и время звонка; его продолжительность; номер, с которого сделан звонок; количество звонков и местоположение абонента. Метаданные электронной почты могут включать информацию о типе компьютера, с которого оно было послано, когда и где этот компьютер был произведен, кому сейчас принадлежит; кто, где и когда послал и получил сообщение; кто, где и когда, кроме отправителя и получателя, имел к нему доступ. Метаданные могут сообщить тому, кто осуществляет за вами слежку, адрес, где вы спали прошлой ночью, и время, когда вы утром встали. От него не укроется, где вы находились в течение дня и сколько времени там провели. Метаданные покажут, с кем вы за этот день вступали в контакт и кто вступал в контакт с вами.
