Заметив солдат, призовая команда мигом присмирела и вернулась на свои места, сделав вид, что не имеет к происходящему никакого отношения. Двое патрульных оттащили Красавчика от капитана, скрутили и утихомирили, врезав ему под дых. Пока тот корчился на полу, Роберт отряхнулся, поправил разорванный ворот рубашки. Рядом О’Нил запрокинул голову, чтобы остановить кровь, текущую из разбитого носа.
– Куда его, капитан? – спросил один из солдат, показывая на Хупера. Роберт ощупал покрасневшую скулу и поморщился:
– Как обычно. Пусть протрезвеет в компании воров и дебоширов, а завтра им займется судья. Этого человека подозревают в убийстве женщины. – Сидящие за столом бывшие пираты испуганно притихли, но капитан о них не забыл и повернулся к хозяину паба: – Что касается его дружков, то отправьте их следом, если еще что-нибудь сломают, разобьют, не заплатят за выпивку или хотя бы повысят голос. И да, вина им больше не наливать. Это приказ.
Он перевел взгляд на друзей – потрепанного штурмана, хмурого лейтенанта – и виновато вздохнул:
– Простите, что так вышло. И – спасибо: без вас мне пришлось бы гораздо хуже.
– Рад помочь, – кивнул Апдайк.
– За вами теперь должок, капитан, – улыбнулся О’Нил, размазывая кровавые потеки под носом. – Расскажите отцу, как я храбро сражался, быть может, тогда меня допустят в приличное общество.
– Непременно, дружище, ведь ты этого достоин. – Роберт хлопнул его по плечу. – Возвращайтесь домой, а я задержусь. Нужно побольше узнать о том, что происходило здесь вчера вечером.
Девочек учат быть настоящими только наедине с собой.
В присутствии других, даже близких, нужно сохранять спокойствие, держать спину ровно и вести себя подобающе. Что бы ни случилось, следует оставаться в маске, быть гордой и сильной снаружи, даже если внутри все переворачивается и беззвучно стонет от боли. Нельзя даже вспоминать о том, что причиняет страдания, чтобы не усугублять их и не делать заметными для окружающих. Но когда вокруг никого нет, можно, наконец, позволить себе снять маску и мысленно встретиться лицом к лицу со своей бедой: обдумать ее, осознать, оплакать…
Кейт зажгла вторую свечу, аккуратно сломала сургучную печать, развернула письмо и пробежала глазами по ровным, красивым строчкам. «Я, Аманда Луиза Маккейн, урожденная Спенсер, вдова полковника Дж. Г. Маккейна, выполняя волю покойного супруга и от своего имени, даю разрешение на заключение брака моей дочери Кэтрин Роуз Маккейн с мистером Артуром Дж. Алленом… Право сопровождать невесту и засвидетельствовать законность церемонии бракосочетания поручаю моему брату, мистеру Грэму Д. Спенсеру». Число и личная подпись миссис Маккейн.
Перечитывать она не стала. Просто сунула уголок письма в пламя свечи и подождала, пока материнское благословение не превратится в черные ошметки пепла над бесформенной лужицей расплавленного сургуча. Потом села на край кровати, бессильно уронив голову на руки. Самый близкий, родной человек предал ее. Отец, будь он жив, ни за что не допустил бы этого, и не только из-за своей прямоты и честности: похоже, в семье он был единственным, кто ее действительно любил.
Кейт не могла обвинить свою мать в душевной черствости: она видела, с какой заботой и нежностью та относится к сестрам, как искренне привязана к ним. И не понимала, почему именно к ней Аманда Маккейн всегда была равнодушна. Неужели все дело в том, что она не хотела больше детей? Или в том, что Кэтрин внешне и по характеру была больше похожа на отца? Но разве это повод отталкивать от себя, пусть не особо желанного, но своего собственного ребенка?
А может, я просто что-то делала не так?
Не так разговаривала, не так себя вела, не так улыбалась? Ведь она то и дело повторяла, что я упрямая, своевольная, слишком гордая и вечно все делаю ей назло.
Может, я не заслуживала ее любви? Что если я вообще недостойна быть любимой?
Как Кейт ни старалась сдержаться, глаза ее наполнились влагой, которая перелилась через край и заструилась по щекам.
Да, ее дядя всегда был расчетливым и двуличным, но сейчас его вероломство стало для нее настоящим ударом. Да, она избавилась от грозящего ей замужества, но осталась здесь, на краю света, совсем одна. Кроме Мэри, у нее тут нет никого из близких… и, возможно, не будет, если человек, который мог бы стать для нее всем, не захочет что-либо менять.
Мысли о Роберте вновь растревожили душевную рану, которая пугала своей глубиной. Что-то с ними было не так, что-то шло неправильно… но Кейт понятия не имела, что именно и как это исправить. Ощущение было такое же, как тогда на корабле, когда она смотрела на звезды. Вроде бы все так, как должно быть… и в то же время – иначе. Крошечная неточность, фальшь, которую очень трудно заметить.
А может, как верно сказала Мэри, эта неправильность кроется в ней самой?
Кейт закрыла лицо ладонями и зарыдала в голос.
Сильные люди предпочитают давать волю чувствам в одиночестве. Но сейчас она что угодно отдала бы за то, чтобы не оставаться со своей болью один на один.
Обсудив с губернатором подробности происшествия, которые удалось выяснить, Стейн поблагодарил мистера Айвора за ужин, пожелал ему доброй ночи и в глубокой задумчивости покинул столовую. Он хотел отправиться в библиотеку, посмотреть, есть ли там что-нибудь подходящее для чтения, но понял, что мысли об убитой женщине не дадут ему заняться чем-либо другим. В этом деле и правда было немало странностей. Если проститутка чем-то не угодила клиенту или, как предположил господин Пелисье, ограбила его, он вряд ли стал бы ее убивать: скорее, избил бы и вышвырнул вон из паба – но перед этим, конечно же, забрал свои деньги. Следов побоев на теле не было – ни порванной одежды, ни синяков или царапин, только отпечатки больших, сильных пальцев на шее несчастной. Возможно, мужчина был пьян и плохо соображал, что делает, но даже в изрядном подпитии он не стал бы совершать убийство на улице, а опытная продажная женщина вряд ли пошла бы с таким на задворки дома, где, как было сказано, ее потом и нашли. Если бы он тащил ее туда силой, остались бы следы; если бы убийство было совершено в другом месте и тело перенесли туда позже, это также было бы видно – например, по одежде, если жертву тащили волоком. Странно, очень странно… слишком много загадок для такого, казалось бы, несложного дела.
Доктор настолько погрузился в размышления, что даже не почувствовал боли, пока поднимался по лестнице в свою комнату. Только открыв дверь, он опомнился и увидел, что совершил ошибку: эта спальня больше не предназначалась ему, его ждала комната на первом этаже, с видом на океан, он просто об этом забыл, а здесь… здесь, на краю кровати, в которой он провел предыдущую ночь, сидела и горько плакала девушка в голубом платье, мисс Маккейн – их представили друг другу сегодня перед обедом, но он видел ее еще раньше, на корабле. Неловкая ситуация… Стейн застыл на пороге, мисс тоже замерла, потом отвернулась, пытаясь спрятать заплаканное лицо и, видимо, надеясь, что нежданный гость извинится и оставит ее в покое. Плечи мисс вздрагивали, и доктор вдруг понял, что не сможет так просто уйти и ничего не сделать. Пусть правила приличия горят в аду: он по себе знал, какой невыносимой может быть боль, когда не с кем ее разделить.
