– Меня самого вызвали к мистеру Осборну только около полуночи, – торопливо зашептал бывший аптекарь. – Днем начались роды у его жены… они думали, что справятся сами, но… Насколько я сумел определить, ребенок в животе лежит не так, как следует, и…
– И?
– Я читал, что в этом случае врачи настоятельно рекомендуют кесарево сечение, но…
– Но? – Стейн начал терять терпение. – Я не акушер, а хирург, однако знаю, что многие обходятся без этой опасной операции. Можно попытаться, тщательно изучив расположение плода, сделать наружный поворот…
– Вы не понимаете! – Казалось, Пелисье сейчас разрыдается. – Я подумал, раз это практиковали древние греки, то нет ничего сложного… и сделал надрез… но, не увидев младенца, испугался и немедленно поехал за вами!
– То есть вы вскрыли еще живую роженицу… и оставили ее как есть?!
В глазах у Стейна потемнело от ощущения, что он не сумеет сдержаться и свернет Пелисье шею прямо здесь, в этой спальне. Бывший аптекарь в ужасе отшатнулся, когда хромой, неуклюжий доктор в одно мгновение оказался на ногах и начал одеваться.
– Древние греки, чтоб вы знали, – сквозь зубы проговорил он, – делали кесарево сечение уже мертвым женщинам. Да и теперь оно показано исключительно умирающим. Поэтому готовьтесь к тому, что гибель роженицы и, возможно, ребенка окажется целиком и полностью на вашей совести.
– Умоляю! – всхлипнул Пелисье, бросаясь к нему. – Они не должны умереть, иначе меня ждут крупные неприятности! Супруга мистера Осборна – племянница моего тестя и благодетеля, господина Гарольда Таккера! Если с ней или с младенцем что-то случится, тогда… тогда мне конец!
Не слушая его, Стейн застегнул рубашку и принялся натягивать сапоги.
– Надеюсь, вы не пришли сюда пешком, а взяли экипаж? – сухо осведомился он.
– Да! Да, разумеется!
– Тогда едем как можно скорее. Попробую сделать, что смогу.
Назад он возвращался на рассвете, когда небо на востоке стало розовым и золотым, а прохлада и сумрак ночи стремительно исчезали, уступая дорогу новому дню. Какой-то мужчина – видимо, мистер Осборн – настойчиво предлагал ему экипаж, но Стейн отказался, объяснив это желанием пройтись пешком и немного развеяться после тяжелой, изматывающей работы. Людей на улицах было совсем мало, и он неторопливо брел по вымощенной известняковыми плитами дороге, изредка придерживаясь за стены домов. Усталость ослабила, опустошила его, но сегодня она была даже приятной. Так всегда бывает, когда то, что с большой вероятностью должно было закончиться плохо, неожиданно заканчивается хорошо – и не столько благодаря вмешательству свыше, сколько из-за упорства и приложенных человеком усилий. Тем более этот случай Стейн считал для себя особенным: ему, не сумевшему спасти свою жену и ребенка, удалось взять кормило
50 судьбы в свои руки и сохранить жизнь незнакомой женщине и ее сыну. Он шел, думая об Анаис, о том, что, должно быть, она сейчас улыбается, глядя с небес, и, окутанный благословением этой улыбки, чувствовал себя искупившим вину и наконец-то прощенным.
Новая жизнь – это дар Божий…
В доме губернатора все еще спали. Окно в его комнате было открыто, ветер играл тонкими занавесками. Стейн поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Я не сберег то, что было даровано мне…
Не сразу, но стук услышали. Через несколько минут заспанная служанка впустила его и предложила принести завтрак. Он попросил сварить ему кофе и отправился к себе, чтобы переодеться. К десяти утра его ждали в госпитале.
…но, раз за разом спасая других, докажу, что способен исправить свои упущения.
Когда кофе в столовой совсем остыл, служанка осмелилась заглянуть в комнату доктора и увидела, что тот крепко спит, прижимая к себе так и не надетую чистую рубашку.
Утомленный событиями этой ночи господин Пелисье проснулся только к обеду. Пока его супруга выбирала наряды для бала, он плотно поел, выпил чаю и, чтобы не скучать в ожидании, решил ненадолго заглянуть в госпиталь. Не только потому, что это входило в обязанности заведующего – выспавшись и все хорошенько обдумав, Пелисье пришел к выводу, что хотя доктор Норвуд и отличился в затруднительной ситуации, его следовало незамедлительно поставить на место, чтобы он чувствовал, от кого зависит, и не сделался слишком высокого мнения о себе. Кроме того, Пелисье опасался, что Стейн может случайно или намеренно рассказать кому-нибудь о его неудачной попытке помочь роженице, и тогда, если слухи дойдут до Гарольда Таккера, ему точно несдобровать. Поэтому всю дорогу до госпиталя он подыскивал повод для замечания доктору Норвуду, чтобы успешно применить любимый им метод сдерживания амбиций у подчиненных «скупо похвали, но щедро отругай».
Повод нашелся сразу же: помощник доложил, что доктор сегодня явился с большим опозданием, буквально пару часов назад, и Пелисье велел позвать его в свой кабинет. Когда Стейн вошел, он предложил ему сесть, а потом сдержанно проговорил:
– Вы опоздали к назначенному часу, мистер Норвуд, но я готов простить вам это, поскольку знаю, что у вас была нелегкая ночь…
– Да, к сожалению, я проспал, – спокойно ответил Стейн, – а потом, по пути сюда, зашел справиться о самочувствии миссис Осборн. Слава богу, с ней и с мальчиком все благополучно.
– Ваша забота достойна похвалы, – продолжил Пелисье, не терпевший, когда его перебивали, – однако не стоит забывать, что у вас есть обязанности и здесь, первейшая из которых – являться сюда вовремя. Что бы ни случилось накануне, мы, жрецы Асклепия
51, забыв об отдыхе, сне и еде, обязаны быть готовы исполнить врачебный долг. – Стейн ничего не ответил, и заведующий госпиталем перешел к главному: – Я благодарен вам за вчерашнее, мистер Норвуд, однако считаю нужным напомнить, что не стоит разглашать некоторые подробности этого происшествия…
– Какие именно? – вновь перебил его Стейн, и голос доктора при этом звучал так едко, что Пелисье мгновенно утратил сдержанность. – Что вы, не имея ни малейшего понятия о проведении операции, взялись за скальпель и чуть не убили женщину и ребенка? Или что вы, испугавшись ответственности за содеянное, бросили роженицу во время схваток с кровоточащим разрезом на животе – к счастью, неглубоким, вы даже не сумели до конца разрезать ткани брюшной стенки. Или что все это вы проделывали без обезболивания и обработки спиртом?
– Да как вы… – Пелисье задохнулся от злости и быстро шагнул к нему, понятия не имея, что собирается сделать. Ударить хромого великана он все равно не решился бы, понимая, что тот, не раздумывая, ударит в ответ. Позади стоял большой шкаф со стеклянными дверцами, и заведующий госпиталем уже видел себя влетающим в эти дверцы спиной и усыпанным осколками, пробирками, склянками. – Как вы смеете говорить со мной таким тоном?! – Он почти сорвался на крик. – Ничтожество! Я… я лишу вас места, выставлю вон из госпиталя! Мне все равно, что ваш покровитель занимает пост губернатора: на моей стороне более влиятельная семья! Я вас уничтожу!
