— Значит, все в порядке, — сказал Курфейрак.
— Нет.
— Что же еще?
— Очень важное дело.
— Какое? — спросил Курфейрак
— Менская застава, — ответил Аижольрас.
Он помедлил, как бы раздумывая, потом заговорил снова:
— У Менской заставы живут мраморщики, художники, ученики ваятелей. Это ребята горячие, но склонные остывать. Я не знаю, что с ними происходит с некоторого времени. Они думают о чем-то другом. Их пыл угасает. Они тратят время на домино. Необходимо поговорить с ними немного, но твердо. Они собираются у Ришфе. Там их можно застать между двенадцатью и часом. Надо бы раздуть этот уголь под пеплом. Я рассчитывал на беспамятного Мариуса, малого, в общем, славного, но он не появляется. Мне бы нужен был кто-нибудь для Менской заставы. Но у меня нет людей.
— А я? — сказал Грантер. — Я-то ведь здесь!
— Ты?
— Я.
— Тебе поучать республиканцев! Тебе раздувать во имя принципов огонь в охладевших сердцах!
— Почему же нет?
— Да разве ты на что-нибудь годишься?
— Но я некоторым образом стремлюсь к этому.
— Ты ни во что не веришь.
— Я верю в тебя.
— Грантер! Хочешь оказать мне услугу?
— Какую угодно! Могу даже почистить тебе сапоги.
— Хорошо. В таком случае не вмешивайся в наши дела. Потягивай абсент.
— Анжольрас! Ты неблагодарен.
— И ты скажешь, что готов пойти к Менской заставе? Ты на это способен?
— Я способен пойти по улице Гре, пересечь площадь Сен-Мишель, пройти улицей Принца до улицы Вожирар, потом миновать Кармелитов, свернуть на улицу Ассас, добраться до улицы Шерш-Миди, оставить за собой Военный совет, пробежать по Старому Тюильри, проскочить бульвар, наконец, идя по Менскому шоссе, пройти заставу и попасть прямо к Ришфе. Я на это способен. И мои сапоги тоже способны.
— Знаешь ли ты хоть немного товарищей у Ришфе?
— Не так чтобы очень. Однако я с ними на «ты».
— Что же ты им скажешь?
— Я поговорю с ними о Робеспьере, черт возьми! О Дантоне. О принципах.
— Ты?!
— Я. Меня не ценят. Но когда я берусь за дело, берегись! Я читал Прюдома, мне известен Общественный договор, я знаю назубок конституцию Второго года! «Свобода одного гражданина кончается там, где начинается свобода другого». И, по-твоему, я невежда? У меня в письменном столе хранится старая ассигнация. Права человека, верховная власть народа, черт меня побери! Я даже немного эбертист. Я могу с часами в руках толковать о самых изумительных вещах шесть часов подряд.
— Будь посерьезнее, — сказал Анжольрас.
— Уж куда серьезнее! — ответил Грантер.
Анжольрас подумал немного и вскинул голову с видом человека, который принял решение:
— Грантер! — сказал он значительно, — Я согласен испытать тебя. Отправляйся к Менской заставе.
Грантер жил в меблированных комнатах рядом с кафе «Мюзен». Он ушел н вернулся через пять минут. Он побывал дома, чтобы надеть жилет во вкусе эпохи Робеспьера.
— Красный, — сказал он, входя и пристально глядя на Анжольраса.
Энергичным жестом он прижал обе руки к пунцовым отворотам жилета.
Подойдя к Анжольрасу, он шепнул ему на ухо:
— Не беспокойся.
Затем решительно нахлобучил шляпу и удалился. Четверть часа спустя дальняя комната в кафе «Мюзен» была пуста. Все Друзья азбуки разошлись по своим делам. Анжольрас, взявший на себя Кугурду, вышел последним.
Члены Кугурды из Экса, находившиеся в Париже, собирались тогда в долине Исси, в одной из заброшенных каменоломен, многочисленных по эту сторону Сены.
Анжольрас, шагая к месту встречи, обдумывал положение вещей. Серьезность того, что происходило, была очевидна. Когда события, предвестники некоей скрытой общественной болезни, развиваются медленно, малейшее осложнение останавливает их и запутывает. Вот где причина развала и возрождения. Анжольрас прозревал блистательное восстание под темным покровом будущего. Кто знает? Быть может, эта минута приближается. Народ, снова завоевывающий свои права! Какое прекрасное зрелище! Революция снова величественно завладевает Францией, вещая миру: «Продолжение завтра». Анжольрас был доволен. Горнило дышало жаром. За Анжольрасом тянулась длинная пороховая дорожка — его друзья, рассеянные по всему Парижу. Мысленно он соединял философское проникновенное красноречие Комбефера с восторженностью Фейи — этого гражданина мира, с пылом Курфейрака, смехом Баореля, грустью Жана Прувера, ученостью Жоли, сарказмами Боссюэ, — все вместе производило что-то вроде потрескивания, всюду и одновременно сопровождающееся электрическими искрами. Все за работой. Результат, без сомнения, будет достоин затраченных усилий. Это хорошо. И тут он вспомнил о Грантере. «Собственно говоря, Менская застава мне почти по дороге, — сказал он себе. — Не пойти ли мне к Ришфе? Посмотрим, что делает Грантер и чего он успел добиться».
На колокольне Вожирар пробило час, когда Анжольрас добрался до курильни Ришфе. Он с такой силой распахнул дверь, что она хлопнула его по спине, скрестил руки и окинул взглядом залу, заполненную столами, людьми и табачным дымом.
Чей-то голос грохотал в этом тумане, нетерпеливо прерываемый другими. То был Грантер, споривший со своим противником.
Грантер сидел с кем-то за столиком из крапчатого мрамора, посыпанным отрубями и усеянным созвездиями костяшек домино. Он стучал кулаком по этому мрамору. Вот что услышал Анжольрас:
— Два раза шесть.
— Четверка.
— Свинья! У меня таких нет.
— Ты пропал. Двойка.
— Шесть.
— Три.
— Очко!
— Мне ходить.
— Четыре очка.
— Неважно.
— Тебе ходить.
— Я здорово промазал.
— Ты пошел правильно.
— Пятнадцать.
— И еще семь.
— Теперь у меня двадцать два. (Задумчиво.) Двадцать два!
— Ты не ожидал двойной шестерки. Если бы я ее поставил в самом начале, вся игра пошла бы иначе.
— Та же двойка.
— Очко!
— Очко? Так вот тебе пятерка.
— У меня нет.
— Ты же ее как будто выставил?
— Да.
— Пустышка.
— Ну и везет тебе! Да… Везет! (Длительное раздумье.) Двушка.
— Очко!
— Проехал. Не надоело еще?
— Кончил!
