Барбос оказался крепким дедом, с выправкой бывшего солдата, а на подкрепленный гривенником вопрос, что его свело с Ротманом, ответил прямо: немало вместе пошалили.
– Я его по важному делу ищу, – сказал Лабрюйер. – Он обещал одно мое поручение исполнить, да пропал.
– Деньги вперед дали?
– Н-ну… да, вперед.
– Вот ведь жулик!
– Ты когда его в последний раз видел?
– Когда – не скажу, у меня теперь все дни одинаковы – полдня дрыхну, потом без дела слоняюсь, потом склад сторожу. А вот где – скажу. На Романовской. Ротман меня навестил, пошли погулять. Тут поблизости ве… вере…вереге… как бишь ее? Столовая открылась, где мясного не бывает, они с черного хода иногда котел с кашей выносят, только нужно свою миску приносить. И там же котельная, кочегар пускает посидеть, если ему две копейки дать. Чем плохо – сиди в тепле, сытый, есть чего вспомнить…
– Так ты его в котельной, что ли, в последний раз видел?
– Да нет, прямо на улице. А еще гривенничка не пожалуете?
– Пропьешь?
– За ваше же здоровьице и пропью.
– Держи да говори скорее. Я, за тобой гоняясь, уже нос отморозил.
Барбос расхохотался и вдруг смолк.
– А и то… нехорошо, что Ротман пропал, он неспроста пропал… Вот я сейчас подумал – так и вижу, что неспроста.
– А как это было?
– Как? Идем по Романовской за кашей, толкуем. Идем аккурат от Суворовской к Дерптской. И посреди квартала мой Ротман вдруг встал в пень, словно ноженьки отнялись. Я ему: ты чего? А он мне: Еремка… Ерема – это, значит, я, Ермолай. Еремка, говорит, гля – человек с того света вернулся! Я – креститься! Ведь и впрямь – выходец с того света!
– Много ты их встречал? – удивился Лабрюйер.
– Бог миловал! А только рожа – будто он месяц в гробу пролежал и черви ее, рожу, уже обглодали.
– Значит, с того света… И что дальше? Мимо прошли?
– Какое там мимо! Ротман говорит: Еремка, мне ведь этот покойник-то и нужен! На что, спрашиваю, тебе такое страшило? А он мне: нужен, да и только! Это, говорит, Бог мои молитвы услышал и нарочно его с того света воротил. Ты, говорит, Ерема, ступай, я тебя догоню.
– А потом?
– Я, дурак, пошел. А он ведь меня так и не догнал.
– И больше не появлялся?
– То-то и оно… Прямо сгинул… Вы, господин хороший, коли увидите его, передайте – пусть приходит. Или хоть придите скажите, что отмучился раб Божий. Свечку за него, правда, ставить нельзя, ну, я так, по-простецки, помолюсь. Ночью, когда тут вышагиваешь, не знаешь, чем себя занять, так можно и помолиться…
Лабрюйер возвращался домой не то чтобы озадаченный – что-то в этом роде он и предполагал, – а скорее задумчивый. Если Ротман жив – то где он? А похоже, что выходец с тобой света с ним уже расправился.
Что это значит? То, что «череп» хочет числиться в мертвых. До такой степени, хочет, что готов убивать, лишь бы никто не заподозрил, будто он жив. Ротман сдуру спугнул его – и вот результат. Те двое убогих, возможно, видели, как Ротман беседует с «черепом»… что же он, проклятый, затеял?..
Если он может доказать невиновность Ротманова племянника – значит, он в пятом и шестом годах был в Риге. Когда же совершилось фальшивое переселение на тот свет? И почему? Знакомство с Ротманом уже говорит не в пользу «черепа». Может, мошенник высшей пробы?
Уйдя из сыскной полиции, Лабрюйер не знал, что за новые герои преступного мира осчастливили Ригу своим вниманием.
Стало быть, придется искать Лореляй.
Отношения с этой воровкой были довольно странными – порой Лабрюйер просто ею восхищался. Маленькая, худенькая, белокурая, она отлично исполняла роль двенадцатилетнего мальчишки, но лазила в окна лучше всякой обезьяны. Видимо, и он ей понравился. Несколько раз Лабрюйер ловил Лореляй, но тогда оба были молоды и азартны, враждовали всерьез. Со временем их отношения стали чем-то вроде игры «кто кого», а потом уж до того дошло, что они могли, встретившись, совершенно по-приятельски поболтать.
Решив, что утром нужно будет съездить в Гостиный двор и поузнавать о Лореляй, которая считала это место своими охотничьими угодьями, Лабрюйер отправился домой.
Стоило войти и раздеться, как в дверь постучал Хорь. Он, видно, из своего окна поглядывал, не засветятся ли окошки Лабрюйера.
– Они не приходили? – спросил Хорь.
– При мне – нет.
– Завтра я им телефонирую.
– А если они скажут – фрейлен Каролина, собирайтесь, вечером идем на «Демона»? Тогда что?
Хорь хлюпнул носом, и получилось это очень жалостно.
– Черт, ну что за гадость! Я понимаю, была бы какая-нибудь чума или хоть инфлуэнца! Не так было бы обидно! А то сопли, как у младенца!
– Совершенно оскорбительная хворь, – согласился Лабрюйер. – Пошли чай пить. Я так промерз, что завтра, чего доброго, буду вроде тебя – на ходу на сопли наступать.
– Сочувствую. Завтра с утра я поеду в Гостиный двор добывать сведения. – А что такое?
За чаем Лабрюйер рассказал Хорю про выходца с того света и Ротмана.
– Нам бы сейчас очень пригодилась карточка Ротмана – было бы что людям показывать. А по описанию его вовеки не найдешь – половина рижских бездомных под это описание подойдет.
– Карточка твоего «черепа» тоже бы очень пригодилась… Хотя бы твоим полицейским друзьям ее показать – может, он много лет назад сгинул без вести, а дело в архиве осталось…
– Хорь, ты прав. В деле может оказаться и его карточка. А узнать имя – это уже немало. Но сперва – в Гостиный двор.
Гостиный двор был таким местом, где вокруг богатых лавок русских купцов ошивалось немало всякой сомнительной публики. Поэтому там бродили агенты сыскной полиции – смотрели, не вынырнет ли какой старый знакомец с ужасающей репутацией.
Лабрюйер подошел к знакомому приказчику, пожилому и опытному, подождал, пока тот отмерит покупательнице десять аршин черного бархата, и спросил – но не про Лореляй, а про ее напарницу Трудхен. Эта почтенная особа именно тут была прихвачена на горячем – залезла в карман к растяпе, и потому приказчики ее хорошо запомнили.
– Нет, этой б…дищи давно не было видно, – по-простому ответил приказчик. – А вот ее кота я сегодня встретил.
– Почем ты знаешь, что кот?
– Она его приводила – шевиот на «тройку» выбирать, уж так перед ним лебезила.
– Совсем на старости лет рехнулась.
– Это уж точно.
– Ну так где он и каков собой?
– Росточком с меня будет, лет около двадцати, рожица – амурчик с почтовой открытки, только что с усами. А звать Генрихом. Я чай, если в лавке Погожина спросить про Генриха, чего-нибудь да ответят.
