В его глазах вспыхивает дьявольский огонек.
– А как насчет минета?
– Очень мило, что ты предложил, но у меня нет пениса.
От смеха Джейка у меня закипает кровь. Он такой глубокий и хриплый, что мне хочется записать его, чтобы потом послушать, когда захочется. Боже, что за нездоровые, безумные идеи? Вот и тревожные звоночки. Я начинаю получать слишком большое удовольствие от общения с этим парнем, и это беспокоит меня. Очень.
* * *
– Ты вчера поздно вернулась. – Недовольно приветствует меня отец, когда следующим утром я вхожу в кухню. – Задержалась на вечеринке, полагаю?
Я открываю дверцу холодильника, чтобы он не увидел, как я закатываю глаза.
– Я вернулась домой около полуночи, пап. В пятницу. И мне пришлось бегом бежать на одиннадцатичасовой поезд, чтобы успеть вернуться в полночь. Так что для меня «вечеринка», – я поворачиваюсь к нему и показываю кавычки, – закончилась в одиннадцать. В пятницу.
– Ты уже слишком взрослая, чтобы дерзить мне.
– И я слишком взрослая, чтобы меня отчитывали за мою личную жизнь. Мы же уже говорили об этом. Ты сказал, что не будешь читать мне лекции.
– Нет, это ты об этом говорила. А я не произнес ни слова.
А вот папа не стесняется закатывать глаза прямо мне в лицо. Он проходит мимо меня в клетчатых штанах, шерстяных носках и пуловере с логотипом хоккейной команды Брайара.
Отец останавливается перед навороченной кофеваркой, которую ему подарила тетя Шерил на прошлое Рождество. Я даже удивлена, что он ею пользуется. Обычно папе плевать на всякие технические прибамбасы, если только, конечно, речь не идет о каком-нибудь ультрасовременном хоккейном инвентаре или экипировке.
– Хочешь чашечку? – предлагает он.
– Нет, спасибо.
Я залезаю на один из табуретов у кухонного островка. Ножки у него неровные, и он качается подо мной, пока не обретает равновесие. Я открываю маленькую упаковку йогурта и принимаюсь за него, а папа стоит у мойки и ждет, пока сварится его кофе.
– Тебе не обязательно было ехать на поезде, – ворчит он. – Могла бы взять мой «Джип».
– Ничего себе! Мне снова позволено водить твой драгоценный «Джип»? Я-то думала, что он для меня под запретом после того случая с почтовым ящиком.
– Так и было. Но сколько уже времени прошло с тех пор? Два года? Будем надеяться, с тех пор ты поумнела и научилась нормально водить машину.
– Будем надеяться. – Я проглатываю очередную ложку йогурта. – Но я была не против прокатиться на поезде. Так у меня было время почитать учебник и просмотреть все основные моменты игры. Значит, в эти выходные у вас благотворительный матч?
Папа кивает, но он явно не в восторге от этого. В этом году Комитет Первого дивизиона решил, что в этот уикенд каждая команда проведет по благотворительному матчу, вместо того, чтобы сразу начать сражаться в финальных матчах. Игры будут проводиться различными обществами помощи больным раком, и все собранные средства с продажи билетов и аренды пойдут в фонды этих обществ. Конечно, это великое дело, но я знаю, что папа и его команда с нетерпением ждут финальных игр.
– А что с финальными матчами? Вы готовы?
Снова кивок. Но отцу каким-то образом удается вложить в него всю свою уверенность.
– Будем готовы.
– «Кримсон» будет непросто победить.
– Да. Непросто. – Ох уж папа, мастер поговорить.
Я выскребаю остатки йогурта из баночки.
– В этом году они классно играют, – замечаю я. – Они очень, очень хороши.
И не только в хоккее. Джейк Коннелли, например, одарен и в других областях. В искусстве поцелуя. И в том, как возбудить меня. И…
Так, мне нужно перестать думать о нем, сейчас же. Потому что теперь все мое тело приятно покалывает, а я все-таки с отцом говорю.
– Ты ведь понимаешь, что ничего страшного не случится, если ты скажешь что-нибудь хорошее про Гарвард? – говорю я ему. – Пусть ты на дух не переносишь их тренера, но это не значит, что вся команда такая же ужасная.
– Некоторые игроки очень хороши, – признает отец. – А некоторые, хоть и хороши, но предпочитают играть грязно.
– Как Брукс Уэстон.
Папа снова кивает.
– Этот парень играет крайне грубо, и Педерсен поддерживает его. – Он произносит фамилию Педерсена ядовитым тоном.
– Каким игроком он был? – с любопытством спрашиваю я. – Ну, Педерсен.
Папино лицо вытягивается, и его широкоплечая фигура мигом напрягается.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты же играл с ним в Йеле. Вы были товарищами по команде на протяжении как минимум пары сезонов, верно?
– Верно, – сдержанно отвечает отец.
– Так и каким игроком он был? – повторяю я свой вопрос. – Агрессивным нападающим? Применял много грубых силовых приемов? Играл грязно?
– Грязно, как сама грязь. Я никогда не понимал его стиль игры.
– И теперь ты отрицательно относишься и к его тренерской работе.
– Да. – Папа делает глоток кофе и смотрит на меня поверх чашки. – Хочешь сказать, ты относишься положительно?
Я обдумываю свой ответ.
– И да, и нет. В том смысле, что есть грязный стиль игры, а есть грубый стиль игры. Многие тренеры поощряют своих подопечных играть грубо, – замечаю я.
– И это тоже неправильно. Слишком много насилия.
Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться.
– Но ведь хоккей – один из самых жестоких видов спорта! Парни катаются по льду с острыми лезвиями на ногах и с огромными клюшками в руках. Они то и дело врезаются в борт площадки, падают, им в лицо попадает шайба…
– Вот именно! В этом спорте и без того хватает насилия, – соглашается папа. – Так зачем еще больше? Играй чисто, играй достойно. – Его челюсти крепко сжимаются. – Но Дэрил Педерсен ничего не знает ни о чистой игре, ни о достоинстве.
Отец по-своему прав. Думаю, что так или иначе я не смогу выяснить, насколько неблагородно ведет себя Педерсен. В этом сезоне я видела всего пару матчей с участием Гарварда, так что мне трудно судить, насколько грязно играют его парни.
Зато я знаю, как целуется Джейк. Это считается?
– Чем сегодня займешься? – меняя тему, спрашивает папа.
– Мне нужно закончить статью для курса по производству новостей, но, наверно, этим я займусь позже. А сейчас мне пора к Саммер.
– В субботу утром?
– Да, она хочет, чтобы я помогла ей разобрать вещи в шкафу.
– Я не понимаю женщин.
– Да уж, мы чертовски своеобразные. С этим не поспоришь.
– Я кое-что слышал про эту твою Саммер, – добавляет отец, и на его лице появляется фирменное хмурое выражение.
