– Отлично. Надеюсь, вы все-таки сможете прийти. Моя жена не перестает восторгаться тем, какая вы идеальная пара. – Он подмигивает мне. – Но не волнуйся, это по-прежнему наш маленький секрет.
Я фальшиво улыбаюсь.
– Спасибо.
– Позволь, я провожу тебя.
– Не беспокойтесь! – Маска радости на моем лице уже еле держится. – Я знаю дорогу. Хорошего вам дня, мистер Малдер.
– Эд.
– Эд.
Моя фальшивая улыбка исчезает сразу же, как только я выхожу из его кабинета. На несгибаемых ногах я подхожу к вешалке рядом с дверью и снимаю с нее свое пальто.
– Приятно было с вами познакомиться, – говорю я Рошель.
– И мне. Удачи вам, – сочувственно отвечает она.
Я выхожу в коридор, но не хочу покидать это здание так быстро. Мне хочется пройтись по студии, взглянуть на все в последний раз. Когда я подхожу к огромному, похожему на пещеру помещению, там как раз идет съемка новостной программы. Я пробираюсь внутрь, стараясь не обращать на себя внимания, и наблюдаю, как двое обозревателей подводят итоги вчерашнего матча «Оттавы Сенаторз» и обсуждают победный гол Броди Лакруа. Один из них говорит: «Джефф побеседовал с Броди после матча. Давайте послушаем, что сказал этот новичок».
Краем глаза я замечаю какую-то бурную деятельность в аппаратной. Режиссер дает кому-то сигнал, и на экране между двумя ведущими вдруг воспроизводится видеозапись интервью. Сначала появляется противное лицо Джеффа Магнолии. Обычно именно он берет интервью у спортсменов в раздевалке после игры, и хоккеисты относятся к нему как к «своему».
Большую часть времени Магнолия лишь обменивается колкостями с игроками, нежели задает вопросы по самой игре. Однако после этого матча «Сенаторз» в беседе с начинающей звездой Броди Лакруа он вдруг становится настоящим журналистом: они не только обсуждают успех Лакруа в третьем периоде, но и его блистательную игру на протяжении всего сезона. Но Магнолия три раза упоминает о том, что родители Лакруа могли бы гордится своим сыном, и все три раза Лакруа натянуто улыбается, бормочет какую-то нелепицу и отворачивается.
Я качаю головой.
– Кретин, – шепчу я себе под нос, и в то же время низкий женский голос раздраженно произносит:
– Идиот!
Я разворачиваюсь и вижу, как в паре шагов от меня стоит Джорджия Барнс, мой кумир. Она с любопытством разглядывает меня.
– А теперь пришло время для рекламы, – объявляет зрителям один из ведущих. – После перерыва мы свяжемся с Херби Хэндлером, который сейчас находится в Нэшвилле, и услышим его прогнозы на сегодняшний матч между «Предаторз» и «Флайерз»
[22].
– Отключаемся! – рявкает оператор.
И, словно по команде, студия приходит в движение. Все носятся туда-сюда, гудят голоса.
– Кто-нибудь, поправьте свет! – жалуется один из ведущих. – Мне сейчас сетчатку выжжет!
Один из младших ассистентов тут же подскакивает, чтобы разобраться с освещением. Джорджия Барнс, снова посмотрев на меня, уходит с площадки.
Я медлю всего секунду, а потом бросаюсь вслед за ней, смущенно выкрикивая ее имя.
Она останавливается в ярко освещенном коридоре и поворачивается ко мне. На ней черная юбка в тонкую полоску, белый шелковый топ и черные туфли без каблуков. Несмотря на элегантную внешность, в ней есть что-то импульсивное.
– Простите, что отвлекаю вас, – говорю я ей. – Просто хотела сказать, что я ваша большая фанатка. И, по-моему, вы одна из самых толковых, самых грамотных журналистов в нашей стране.
Джорджия тепло улыбается.
– Спасибо, мне очень приятно. – Ее проницательный взгляд скользит по мне. – Вы здесь работаете?
Я качаю головой.
– Если честно, мне только что отказали в стажировке, которую я рассчитывала получить.
– Понятно. – Джорджия сочувственно кивает мне. – Как я слышала, конкуренция на это место была большая. – И тут ее голос звучит сухо: – Хотя ты должна быть к этому готова, в нашей среде в принципе приходится выдерживать очень жесткую конкуренцию. Особенно если ты женщина.
– Я об этом наслышана.
Она снова изучает мое лицо.
– Почему вы назвали Джеффа Магнолию кретином?
Жар приливает к моему лицу, и я надеюсь, что не покраснела.
– Э-э-э, да. Извините, что я так сказала…
– Не извиняйтесь. Но скажите мне, почему.
Я смущенно пожимаю плечом.
– Это все из-за тех вопросов, что он задавал. Неужели никто не говорил ему, что перед интервью желательно провести хотя бы маленькое исследование. Он три раза спросил Лакруа о его родителях.
– И что? – говорит Джорджия небрежным тоном, но мне кажется, что она проверяет меня.
– Мама бедного парня умерла от рака чуть меньше месяца назад, и у него был такой вид, словно он вот-вот расплачется. Магнолии следовало бы знать об этом.
– Да. Следовало бы. Но, как мы уже убедились, Джефф Магнолия кретин. – Она заговорщицки шепчет: – Я расскажу вам один секрет… кстати, как вас зовут?
– Бренна.
– Так вот, Бренна, я расскажу вам один секрет. Магнолия – это правило, а не исключение. Если вы когда-нибудь станете работать в нашей сфере, будьте готовы изо дня в день иметь дело с такими кретинами. Или еще хуже, с хамами-сексистами, которые каждую минуту каждого дня будут твердить, что тебе здесь не место, потому что у тебя есть вагина.
Я равнодушно улыбаюсь.
– По-моему, именно с этим я сегодня и столкнулась.
Выражение ее лица смягчается.
– Мне очень жаль. Могу сказать лишь одно: не позволяй одному отказу, одной двери, захлопнувшейся прямо перед твоим носом, остановить тебя. Продолжай откликаться на вакансии всех телеканалов, кабельных станций – везде. – Джорджия подмигивает мне. – Не все хотят вывести нас из игры, и грядут перемены. Пусть медленно, но, обещаю тебе, скоро все поменяется.
Меня охватывает чуть ли не благоговейный страх, когда Джорджия сжимает на прощание мою руку и уходит. Я верю, что она права, что все меняется. Но мне бы хотелось, чтобы этот процесс немного ускорился. Прошли целые десятилетия, прежде чем женщинам-репортерам было позволено брать интервью у спортсменов в раздевалке. Журналистке из «Спортс Иллюстрейтед» пришлось даже подавать в суд, который, наконец, постановил, что запрет женщинам-журналистам проводить интервью в раздевалке нарушает четырнадцатую поправку.
Но изменив законы, мы не можем изменить социальные установки. «И-Эс-Пи-Эн» уже сделали шаг навстречу, нанимая все больше женщин на должности редакторов и обозревателей. Но меня просто выбешивает то, что женщины в спортивной журналистике продолжают сталкиваться с враждебностью и секситским поведением, хотя они просто пытаются делать свою работу – точно так же, как и их коллеги-мужчины.
