Резкий тон моего отца никогда не перестанет раздражать меня. Он говорит со мной в точности, как со своими игроками – отрывисто, нетерпеливо, жестко. Я могла бы сказать, что так было всегда, что он рявкал и выговаривал мне всю жизнь. Но это было бы ложью.
Отец не всегда был таким суровым со мной. Моя мама погибла в автомобильной аварии, когда мне было семь, и папе пришлось взять на себя и ее роль. Он прекрасно справлялся. Он говорил со мной нежно, с любовью, и это отражалось не только в его голосе. Он мог посадить меня на колени, взъерошить мне волосы и сказать: «Расскажи, как сегодня дела в школе, Куколка». Да, когда-то он называл меня Куколкой.
Но это было давно. Теперь я просто Бренна и уже не могу вспомнить, когда такие слова, как «любовь» или «нежность» ассоциировались у меня с отцом.
– Я возвращалась домой под проливным дождем, – объясняю я. – Не могла ответить.
– И откуда ты возвращалась?
Я расстегиваю молнию на ботинках, стоя в тесном коридоре своей квартиры на цокольном этаже. Ее сдает мне милая пара, Марк и Венди. Из-за работы они часто в разъездах. А если учесть, что у меня отдельный вход, то я могу не видеться с ними неделями.
– Из закусочной «У Деллы». Пила кофе с другом.
– Так поздно?
– Поздно? – Я заглядываю в кухню, чтобы посмотреть на часы на микроволновке. – Еще и десяти нет.
– У тебя вроде завтра собеседование, верно?
– Да, и что с того? Считаешь, что если я вернулась домой в половину десятого, то обязательно не услышу будильник и просплю? – Мне не удается удержаться от сарказма. Порой трудно не огрызнуться в ответ, когда он вот так рявкает на меня.
Отец игнорирует мою подначку.
– Сегодня я разговаривал кое с кем. Это был Стэн Сэмюэлс, который заведует центральной аппаратной. Хороший парень. – В папином голосе появляется хрипотца. – Я сказал ему, что ты придешь завтра, и попросил замолвить за тебя словечко.
Я немного смягчаюсь.
– О, очень мило с твоей стороны. Большое спасибо.
Кому-то неловко обращаться за помощью, чтобы продвинуться по карьерной лестнице, но я без зазрений совести готова пользоваться связями отца, если это поможет мне пройти ту стажировку. Конкуренция очень большая, и хотя профессиональных знаний мне для этой должности более чем хватает – не зря же я все это время вкалывала, как проклятая, – есть одно «но»: я женщина. К сожалению, в этой сфере доминируют мужчины.
Учебная программа по специальности «телерадиовещание» в Брайаре предусматривает официальное трудоустройство студентов выпускного курса, но я надеюсь всех обойти. Если мне удастся пройти летнюю стажировку в «ХокиНет», то есть шанс, что я смогу работать там и во время учебы на последнем курсе. А значит, у меня будет серьезное преимущество перед моими сверстниками и потенциальное место работы после окончания университета.
Я всегда хотела стать спортивным журналистом. Согласна, «ХокиНет» существует всего десять лет (и пусть им не хватило оригинальности в выборе названия), но этот канал посвящен исключительно хоккею и внес немалую лепту в сферу спортивного телевещания. Конечно, я постоянно смотрю «И-Эс-Пи-Эн»
[5], но, как и большинство его зрителей, могу пожаловаться на то, как мало внимания они уделяют хоккею. Что совершенно непростительно. Вообще-то, хоккей – четвертый по значимости вид спорта в стране, но популярные каналы часто уделяют ему мало внимания, отдавая предпочтение гонкам НАСКАР
[6], теннису или – о, ужас! – гольфу.
Я мечтаю стоять перед камерой или сидеть за огромным столом с новостными обозревателями, разбирать яркие игровые моменты, оценивать матчи, озвучивать собственные прогнозы. Женщине непросто пробиться в спортивную журналистику, но я знаю и люблю хоккей и уверена, мое завтрашнее собеседование пройдет удачно.
– Дай мне знать, как все пройдет, – приказывает папа.
– Хорошо.
Я прохожу через гостиную и наступаю на что-то мокрое. Я вскрикиваю.
– У тебя все в порядке? – В голосе отца слышится тревога.
– Прости, да, все нормально. Ковер мокрый. Наверное, разлила что-то…
Я останавливаюсь, когда замечаю небольшую лужицу перед раздвижной дверью, ведущей на задний двор. По-прежнему идет дождь, размеренно стуча по выложенной камнем террасе.
– Черт! У задней двери лужа.
– Это плохо. Что случилось? Что-то не так с водостоком?
– Откуда мне знать? Думаешь, я проверяла водостоки перед тем, как въехать? – Ему не видно, как я закатила глаза, но, надеюсь, слышно по голосу.
– Скажи мне, откуда она затекает.
– Я же уже сказала! Лужа только у двери.
Я осматриваю гостиную. Кроме как у двери, воды больше нигде нет.
– Ладно, что ж, это хороший знак. Значит, дело не в трубах. Но если это ливневые стоки, причин может быть несколько. Подъездную дорожку затопило?
– Ага.
– Твоим арендодателям следует заняться дренажной системой. Позвони им завтра и попроси проверить.
– Хорошо, позвоню.
– Это не шутки.
– Я же сказала, что позвоню.
Да, отец старается мне помочь, но зачем разговаривать со мной таким тоном? Чед Дженсен всегда отдает приказы, а не советует.
Он хороший человек, я знаю это. Просто слишком опекает меня, и когда-то у него была на это причина. Но я уже три года живу самостоятельно и в силах сама о себе позаботиться.
– Ты придешь на полуфинальный матч в субботу? – быстро спрашивает отец.
– Не смогу, – отвечаю я, искренне сожалея, что придется пропустить столь важную игру. Но планы есть планы. – Я еду в гости к Тэнси, помнишь?
Тэнси – моя любимая кузина, дочь Шерил, старшей сестры моего отца.
– В эти выходные?
– Угу.
– Ну ладно, раз так. Передавай ей от меня привет и скажи, что я жду их с Ноа на Пасху.
– Хорошо.
– Ты останешься на ночь? – Вопрос папы звучит резко.
– На две ночи. Я уеду в Бостон завтра, а вернусь в воскресенье.
– Не… – Отец умолкает.
– Что – не? – так же резко отвечаю я.
– Не делай ничего безрассудного. И много не пей. Будь осторожна.
Я благодарна уже за то, что он не сказал: «Не пей», – но, наверное, папа просто понял, что не сможет ничего со мной поделать. С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, ему уже не заставить меня соблюдать его правила. А с тех пор, как мне исполнился двадцать один, он уже не может запрещать мне выпить.
