– Попытаюсь. К тому же у меня здесь чертовы видеокассеты Робертссона, которые надо просмотреть. К счастью, в гараже есть видеомагнитофон.
– Молли вернулась. Она тоже прочитает, со своей точки зрения, а потом мы сравним впечатления и воспоминания.
– Хорошо, – ответила Ди и отключилась.
– Что я прочитаю? – спросила Блум из темноты. От ее тела одновременно шло тепло и холод.
– Наш с Ди восьмилетней давности допрос Рейне Даниэльссона. – Бергер протянул пачку бумаг через все более загромождаемый материалами стол. Он надеялся, что она не видит, что его рука дрожит.
Блум взяла бумаги, посмотрела, как будто замерев. Потом вернула их Бергеру, резко развернулась и выбежала на улицу. Там она опустилась на колени рядом с маленькой терраской, и ее стошнило. Она засыпала рвоту снегом и вернулась в дом.
– Ты не должна ходить на лыжах в таком состоянии. Ты нужна мне совершенно здоровой.
– Дай сюда допрос, – потребовала Блум, бросив на него взгляд, мечущий громы и молнии.
Он отдал ей бумаги, она уселась на стул, включила настольную лампу и сразу принялась за чтение. Бергер взял вторую копию, попытался сосредоточиться, но ему не удалось, попытался еще раз, получилось получше. Ему открылся целый мир, мир, о котором он забыл на удивление много. Гостиница в Орсе, суета в быстро разрастающейся временной штаб-квартире полиции, прибытие дополнительных сотрудников, постоянные допросы все большего числа свидетелей. И комната отдыха, неожиданный покой. Он тогда увидел Дезире Росенквист как будто новыми глазами – новыми, да, но вряд ли лучшими – и переименовал ее в Ди. А потом они направились в странную вытянутую комнату и встретились взглядом с широко открытыми голубыми глазами Рейне Даниэльссона, которые, казалось, вбирали в себя целую вселенную.
Бергер читал, глубоко погружаясь в тепловатую воду воспоминаний, плавал в ней, изучал дно, заглядывал во все уголки и закутки и снова выныривал на поверхность. Где видел только пару других голубых глаз, но что скрыто за ними, он тоже не знал.
– Ну, – сказала Молли Блум, глядя на него. – Ты считаешь, вы хорошо выполнили свою работу?
– Такой же вопрос я задал потом Ди.
– Но этого нет в протоколе. Потому и спрашиваю.
– Едва ли, – признал Бергер. – Вяло, без энтузиазма, не раскручивая нити, которые по прошествии времени кажутся очевидными.
– Какие например?
– Почему его так взбудоражил вопрос о четырехлистном клевере? Почему он прекратил рисовать в тот самый день, когда похитили Хелену Граден?
– А меня больше заинтересовали некоторые другие его фразы, – сказала Блум, листая бумаги. – Вот: «Хотя никто не может меня ничему научить, они говорят, что я не могу ничему научиться».
– Ему постоянно твердили, что он не может ничему научиться. Но на меня он не произвел такого впечатления.
– Другая фраза еще интереснее. Ты спросил, рисует ли он вещи, которые видит на самом деле. И он ответил: «Я обычно притворяюсь, что я – это кто-то другой. Тогда я вижу намного больше».
– Гм, – хмыкнул Бергер и принялся перелистывать бумаги; найдя нужное место, сказал: – Да, действительно он так и сказал. Он видит больше, если притворяется кем-то еще. Но слово «притворяюсь»? Значит, он понимает, что это не по-настоящему.
– А ты обратил внимание на что-то другое? – спросила Блум, пристально глядя на Бергера.
– Да, там была еще одна фраза. У нас была его медицинская карта, Ди ссылалась на нее. Мы с тобой ведь не нашли медкарты Рейне Даниэльссона?
– Нет. Приют закрылся, документы неизвестно где, и, судя по всему, они не были оцифрованы. Если что и осталось, то наверняка пылится в подвале какого-нибудь учреждения в Фалуне.
– Я помню, что Ди говорила о диагнозе. Казалось, наибольшую гармонию с жизнью Рейне ощущал, сидя в тишине и покое и рисуя. Непохоже, что он имел что-то против матерей или женщин в целом. Ди рассуждала о психической нестабильности и о слабом осознании своего «я» в сочетании с сильной тревожностью, растерянностью и депрессией.
– Звучит, к сожалению, как весьма традиционный диагноз.
– Но было и еще кое-что, – задумчиво произнес Бергер. – «Ярко выраженная потребность угождать другим людям…»
– Тяжело истолковать. То есть он легко управляем?
– Да, непросто, – согласился Бергер. – Но все же типаж начинает проясняться. Большой и сильный, но лабильный и легко управляемый. Человек, которого можно использовать.
– Ты думаешь, что кто-то сидит за кулисами и командует? Что Рейне Даниэльссон – дистанционно управляемый убийца?
– Доминирование, – сказал Бергер.
– Мне кажется, я это уже слышала. Как-то раз ты допрашивал подозреваемую по имени Натали Фреден и высказал предположение, что она рабыня, которая подчиняется хозяину. Это что-то личное? Тебе это нравится?
– На сей раз я серьезно. Разве ты не видишь очертаний какой-то фигуры, Молли? Я вижу эти очертания, но не понимаю, что это за фигура. Вроде все совпадает, но в то же время не совпадает.
Блум пожала плечами и швырнула протокол на клавиатуру ноутбука.
– Извини, – сказала она. – Я не вижу ничего, кроме крайне неправдоподобного убийцы. Черт его знает, может, мы пошли совсем не по тому пути. Он находился в пансионате Линдсторп по той простой причине, что он болен психически. Видимо, настоящий убийца пересекся с ним где-то в глуши и прихватил с собой в подвал крошечную нитку от бинта.
– А автомобиль? – воскликнул Бергер. – Некогда бледно-желтый Volkswagen Caddy, который сейчас покрыт пленкой цвета Fjord Blue? Его угнали из дома Андерса Хедблума в Сорселе. И отвезли на нем Рейне Даниэльссона в Линдсторп. А царапину он получил в гараже Йессики Юнссон в Порьюсе.
– Я знаю, – простонала Блум. – Но я не понимаю…
– Не может быть, чтобы у совершенно чокнутого Рейне Даниэльссона были водительские права! – за-орал Бергер, вставая. – Чушь! Машину водит она.
– Она?
– Блондинка, которая высадила его в Линдсторпе. Это она, чтоб ее, мозг их преступлений, это она хозяйка, она все время в деле. Она присутствовала при убийстве Андерса в Сорселе, она высадила Рейне около пансионата и забрала его оттуда, когда он выписался, она отвезла его в Порьюс, была с ним там и убрала дом, уничтожив следы ДНК. Там в котельной их было двое, точно тебе говорю. Она скомандовала ему напасть в точно рассчитанное время. Установленная нами видеокамера упала, когда он захлопнул дверь подвала, взбежав по лестнице в маске и с Йессикой Юнссон на руках. А потом вышла она. И они убивали Йессику вместе, в извращенной форме. И нам надо искать не любовника из прошлого Йессики Юнссон, а какую-нибудь подругу из тех, с кем она когда-то общалась. Настолько близкую, что Йессика не захотела ее выдать.
– Или тогда уж любовницу, – сказала Блум, устремив взгляд в спускающиеся сумерки. – Это вполне возможно.
