– Вероятно, все же встречал. Возможно, в другом виде. Судя по всему, она хорошая актриса.
– Как ты?
Блум долго смотрела ему в глаза, потом сказала:
– Не начинай.
Бергер глубоко вздохнул, отвернулся и подытожил:
– Вот теперь нам точно совершенно необходимо узнать, как звали Йессику Юнссон, когда ее скрыли по программе защиты свидетелей.
27
Понедельник, 23 ноября, 09:46
Снег залетал через щель приоткрытой двери. За то время, что ушло на возню с дверью, которую надо было открыть совершенно беззвучно, пальцы у него окоченели. Нелегко ему будет управиться с мобильным.
Солнце светило так же ярко, как вчера. Его безжалостные лучи, отражаясь от всех поверхностей, слепили глаза, и Молли, стоя в снегу, явно не могла как следует разглядеть кнопки спутникового телефона. Она снова укрылась в тени под навесом, чтобы нормально видеть. И набрала номер.
Бергер зумом камеры приблизил изображение. Когда до него донесся голос Блум, исчезающий в бесконечном голубом небе над полюсом недоступности, он осторожно закрыл дверь, положил замерзший мобильный на стол и протянул руки к батарее. Хотя он знал, что за предмет лежит у окна под красной тканью, он быстро приподнял ее и посмотрел на оба взятых из джипа пистолета. От них исходили одновременно и защищенность, и опасность.
Он стал ждать.
Время шло. Кровь зациркулировала у него в руках, разгоняя по телу боль. Это вернуло ему ощущение жизни.
В эти времена предательств и двойных игр он, по крайней мере, может положиться на боль. Она принадлежит ему и только ему.
Ждать пришлось неожиданно долго. Как будто Блум впервые удалось удачно закинуть удочку. Интересно, приложил ли наконец ее анонимный контакт в СЭПО все силы, чтобы найти нужную информацию?
Пока шло время, в Бергере одновременно росли и разочарование, и надежда.
Наконец-то, вернулась Блум, и ее словно примороженный вид объяснялся явно не одним только холодом.
– Есть, – сказала она. – Удалось-таки.
Бергер молчал, вместе с непроходящей болью по телу разлилось новое тепло. Блум продолжала:
– Когда Йессику Юнссон включили в программу защиты свидетелей, ей дали имя Лена Нильссон.
Бергер почувствовал, что его брови нахмурились, как будто мышцы лица вышли из-под его контроля. В замороженном черепе зашевелилось нечто, вряд ли большее, чем одна клетка мозга.
– Типичное имя для таких случаев, – сказала Блум, маша руками, чтобы согреться. – Настолько обычное и нейтральное, насколько это вообще возможно. Зато у меня есть ее идентификационный номер.
– Черт возьми, – пробормотал Бергер. – Лена Нильссон.
– Что? Ты узнаёшь…
Бергер не стал дожидаться конца фразы. Он набросился на толстенную папку с расследованием двойного убийства в Орсе. Бумаги полетели в разные стороны. Наконец, он нашел нужный лист.
– Мы снова в Орсе, черт бы ее побрал, – сказал он и показал на документ. – Медперсонал приюта. Одну из медсестер звали Лена Нильссон. Это могла быть она. Она ухаживала и за Карлом Хедблумом, и за Рейне Даниэльссоном. Вполне возможно, она заставила Рейне убить местную жительницу и ее годовалого сына, Хелену и Расмуса Граденов. А потом засадила за решетку другого своего пациента, Карла, обвиненного в этом убийстве.
Блум вырвала у него из рук бумагу, прочитала и кивнула:
– Номер совпадает.
Бергер подошел к стене, где всё множились и множились материалы расследования, и воззрился на единственную известную фотографию Йессики Юнссон, найденную Ди среди снимков с рождественской ярмарки в Порьюсе.
– Представляешь, она была там все время, – сказал Бергер. – Она, может быть, тайно разгуливала по Орсе, абсолютно анонимно, и в таком случае я, должно быть, ее видел. Но я ее не помню. Лена Нильссон.
Блум сидела за компьютером и стучала клавишами.
– У Йессики Юнссон, может, и не было водительских прав, но у Лены Нильссон были. Вероятно, они стали недействительны, когда умер Эдди Карлссон и Йессика вернула себе свое настоящее имя, но формально они не были аннулированы.
– Новая идея. Может, они и Эдди Карлссона убили?
– Нам надо будет разузнать обстоятельства его смерти, – ответила Блум.
– Водительские права, – задумчиво протянул Бергер. – Это, конечно, она вела машину из Сорселе, когда они убили Андерса Хедблума?
– А кто допрашивал ее восемь лет назад в Орсе? – спросила Блум.
– Робертссон. Эти его дерьмовейшие допросы… Наверное, они есть на кассетах.
– Мы должны изучить их до мельчайших подробностей.
– Да, – сказал Бергер и отошел от стены. – Нам нужны подробности, много подробностей. Но прежде всего нам нужна общая картина. Может, стоит разобрать все с начала? Что у нас есть? Кто такая Йессика Юнссон? Кто такой Рейне Даниэльссон? С какого рода противниками мы имеем дело?
– Да, кто эта пара? А они вообще пара? Они любовники?
– Быть того не может, – воскликнул Бергер. – Вспомни подвал в Порьюсе. Ты установила мобильный с включенной камерой, они понятия об этом не имели и не играли на камеру. Рейне выскочил из котельной и оглушил нас. Потом подтащил Йессику к перилам и привязал за руки. Она так и сидела связанная, пока он перетаскивал нас к батарее. Потом он освободил ее и потащил вверх по лестнице так грубо, что твой мобильник упал. Это не выглядит как творческое сотрудничество.
– Зато это, возможно, похоже на ритуал. Своего рода извращенная прелюдия.
– А потом убийство и секс? Однако ж без спермы…
– Они очень тщательно убирают за собой. Но немного странно, что спермы ни разу не оказалось в крови…
– Полное безумие! – закричал Бергер, тряся головой. – Конечно, чего мы только не видели в жизни, и как опытные сыскари мы знаем, что, как ни напрягай фантазию и как ни старайся представить себе ход событий, нам не удастся даже близко подойти к тому, что может предложить реальность. И все же…
– Нам придется забыть о привычных границах нормальности, – сказала Блум, подходя к стене с материалами. – И о привычных предрассудках. Женщины не совершают убийств, связанных с сексом, и точка. Но представь, что при некоторых обстоятельствах они их все же совершают. При обстоятельствах, которые далеко выходят за рамки обычного. Нам надо глубоко заглянуть в душу, которая не похожа ни на что из того, с чем нам доводилось сталкиваться раньше.
– Вглубь и еще дальше, – кивнул Бергер.
– Мы сидели напротив нее, Сэм. Ни ты, ни я не имели ни малейшего представления о том, что происходит у нее в голове. Она не произвела на нас никакого особого впечатления. И на вас восемь лет назад наверняка тоже. Но если вспомнить, как много для нее сбылось за обеденным столом в Порьюсе и какие давние и сложные планы должны были вот-вот осуществиться, надо признать, что она вела себя удивительно хладнокровно. Сверхчеловечески хладнокровно.
