Ты подала мне бокал шампанского и взяла один себе. К нам подошел брюнет с волнистыми волосами, и по тому, как загорелись твои глаза, я понял – это и есть Филипп.
– Дженна! – Он поцеловал тебя в обе щеки, и я заметил, как твоя рука коснулась его руки так коротко, что ты, наверное, думала – я не увижу. Так легко, что это могло сойти за случайность. Но я знал – это у вас некий условный знак.
Ты представила меня, и мы с Филиппом обменялись рукопожатием.
– Вы должны очень ею гордиться! – заявил он.
– У моей жены большой талант, – ответил я. – Разумеется, я ею горжусь.
После паузы Филипп снова заговорил:
– К сожалению, я вынужден похитить у вас Дженну. Мне положительно необходимо представить ее некоторым гостям – к ее работам огромный интерес, и… – Он выразительно потер пальцами, подмигнув мне.
– Я никогда не стоял на пути потенциальных сделок, – заверил я.
Я смотрел, как вы идете по залу. Филипп не убирал руку с твоего крестца, и я догадался, что у вас роман. Не знаю, как я выдержал до конца выставки, неотрывно следя за тобой. Когда в баре закончилось шампанское, я начал пить вино, оставаясь у стойки, чтобы не пришлось сто раз подходить. Я не спускал с тебя глаз. У тебя на лице была улыбка, которую я уже не вижу дома, и я вдруг вспомнил ту смеющуюся девушку, которую когда-то увидел в студенческом клубе в кругу подруг. Отчего ты совсем перестала смеяться?
Моя бутылка опустела, я попросил еще. Бармены переглянулись, но сделали, как я просил. Посетители начали расходиться. Я смотрел, как ты прощаешься с ними: некоторых целуешь, другим жмешь руки, но ни с одним ты не обнималась так тепло, как с твоим «куратором». Когда осталось всего несколько человек, я подошел к тебе.
– Пора ехать.
Ты явно смутилась.
– Я еще не могу, Йен, здесь же люди, и мне нужно помочь с уборкой.
К нам поспешил Филипп:
– Дженна, все нормально. Бедный Йен тебя почти не видел за вечер, ему, наверное, тоже хочется отметить твой триумф. Я все сам закончу, а ты заберешь свои скульптуры завтра. Какой успех! Отличная работа.
Он поцеловал тебя в щеку – на этот раз всего однажды, но во мне вскипела ярость, угрожая вырваться наружу, и я ничего не ответил.
Ты кивнула. Мне показалось, ты разочарована, что Филипп тебя не поддержал. Неужели ты надеялась, что он попросит тебя остаться? Отошлет меня прочь и задержит тебя? Я взял тебя за руку и впился пальцами между косточек, пока ты продолжала ему что-то говорить. Я знал, что ты никогда не скажешь ни слова, и медленно усиливал хватку, пока не почувствовал, как под пальцами играют хрящики.
Наконец Филипп сказал все, что мог сказать, и протянул мне руку. Пришлось тебя отпустить. Ты едва заметно выдохнула и спрятала одну руку под другую.
– Рад был познакомиться, Йен, – произнес Филипп, и его взгляд на мгновение скользнул к тебе: – Берегите ее, хорошо?
Я задумался, что же ты ему рассказывала.
– Я всегда ее берегу, – спокойно ответил я.
Я повернулся к выходу и взял тебя за локоть, глубоко погрузив большой палец в твою плоть.
– Ты делаешь мне больно, – еле слышно сказала ты. – Люди могут увидеть.
Не знаю, откуда у тебя взялся этот тон. Я его раньше не слышал.
– Дурака из меня делаешь? – прошипел я. Мы спустились по лестнице, миновав пару, которая нам вежливо улыбнулась. – Флиртуешь с ним у всех на глазах, целый вечер его трогаешь, целуешь! – Мы дошли до парковки, и я уже не стеснялся: мой голос далеко разносился в ночном воздухе. – Отвечай, ты с ним трахаешься?
Ты не ответила, и твое молчание разозлило меня еще больше. Я схватил тебя за руку и заломил за спину, сгибая все сильнее, пока ты не вскрикнула.
– Ты привезла меня сюда, чтобы посмеяться надо мной?
– Нет! – Слезы катились по твоему лицу, оставляя темные пятна на льняной блузе.
Мой кулак сжался сам собой, но когда я уже ощущал вибрацию в предплечье, мимо прошел человек.
– Добрый вечер, – поздоровался он.
Я удержал руку, и мы с тобой застыли в двух футах друг от друга, пока шаги не затихли вдали.
– Садись в машину.
Ты открыла дверцу и села за руль, попав ключом зажигания лишь с третьей попытки. Было всего четыре часа дня, но уже темнело. Шел дождь, и всякий раз, когда навстречу ехала машина, свет фар отражался от мокрого асфальта, заставляя тебя щуриться. Ты по-прежнему плакала и проводила рукой под носом.
– Только погляди на себя, – с отвращением сказал я. – Филипп знает, что ты такое на самом деле? Жалкая хнычущая мышь, а не женщина!
– Я не сплю с Филиппом, – произнесла ты, делая паузу после каждого слова. Я с размаху врезал по передней панели. Ты вздрогнула. – Я не в его вкусе, он же…
– Не говори со мной как с идиотом, Дженнифер! У меня есть глаза, я вижу, что между вами происходит!
Ты резко затормозила на красный, затем столь же резко нажала на педаль газа, когда включился зеленый. Я развернулся на сиденье боком и пристально следил за тобой. Я хотел угадать что-нибудь по твоему лицу, догадаться, о чем ты думаешь. Думаешь ли ты о нем. Я видел, что не ошибся, хотя ты и пыталась это скрыть.
Как только мы приедем домой, я это прекращу, думал я. Как только мы попадем домой, я отучу тебя думать вообще.
Глава 46
Королевский суд в Бристоле старше магистратского: от отделанных деревом коридоров веет солидностью и торжественностью. Приставы быстро выходят в коридор и возвращаются в зал суда; движение воздуха, создаваемое их развевающимися черными мантиями, заставляет трепетать углы бумаг на столе секретаря. Тишина неуютна, как в библиотеке, где давящее молчание вызывает желание закричать, и я с силой давлю основанием ладоней на закрытые глаза. Когда я убираю руки, все вокруг расплывается, кажется нечетким. Вот бы так было и дальше: размытые края и мутные силуэты кажутся не такими серьезными и угрожающими.
Теперь, когда я сижу на скамье подсудимых, я очень боюсь. Напускная смелость улетучилась, и хотя я холодею при мысли о том, что сделает Йен, если меня вдруг освободят в зале суда, я начинаю не на шутку бояться того, что ждет меня в тюрьме. Я нервно сжимаю руки, впиваясь ногтями в кожу левой ладони. Память наполняется эхом приближающихся шагов по металлическим переходам и узкими нарами в серых камерах с такими толстыми стенами, что никто не услышит моего крика. Почувствовав резкую боль, я опускаю глаза и вижу, что вонзила ногти до крови. Я вытираю выступившие капли, оставляя розовые мазки на тыльной стороне другой руки.
В подобии ложи, куда меня поместили, хватит места еще для нескольких человек. Два ряда стульев привинчены к полу, сиденья поднимаются, лишь стоит привстать, как в кино. С трех сторон меня окружает не вяжущаяся с классической обстановкой стеклянная перегородка, и я смущенно ерзаю на стуле, когда зал суда начинает наполняться. Сегодня зрителей куда больше, чем на первом слушании, и на их лицах не кроткое любопытство магистратских «вязальщиц», а жгучая ненависть ревнителей правосудия. Смуглый человек в кожаной куртке на два размера больше, чем нужно, сидит, подавшись вперед, кривя рот в молчаливой ярости. Я начинаю плакать, но он лишь качает головой, с отвращением оттопырив губу.
