– Господин Сальватор! – без тени улыбки отвечал начальник сыскной полиции. – Боюсь, вы примете меня за льстеца, пытающегося привлечь вас на свою сторону, но я хочу выразить вам свое восхищение этим необыкновенным планом.
– Я жду от вас не комплиментов, сударь, – возразил молодой человек, – я спрашиваю ваше мнение.
– Если я восхищаюсь вашим планом, значит, я его одобряю, – ответил полицейский. – Да, господин Сальватор, я вел себя как глупец, когда приказал вас арестовать. Это так же верно, как то, что я нахожу ваш план превосходным, надежным. Уверяю вас: он удастся. Однако позвольте задать вам один вопрос. Что вы рассчитываете делать с пленником, когда он окажется на свободе?
– Я же вам сказал, что отвечаю его безопасность, господин Жакаль.
Господин Жакаль покачал головой, давая понять, что одного заявления ему недостаточно.
– Я вам все скажу, сударь, и вы, надеюсь, согласитесь с моим планом бегства, как одобрили и похищение из тюрьмы.
Почтовая карета будет ждать в одной из улочек, выходящих на набережную. Свежие лошади будут ждать на всем пути. Я вышлю вперед курьера До Гавра отсюда сорок три лье: мы проедем их за десять часов, не так ли? В Гавре нас будет ждать английский пароход. В тот самый час, когда на Гревской площади соберутся любопытные поглазеть на казнь господина Сарранти, тот покинет Францию вместе с генералом Лебастаром де Премоном, которому нечего будет делать в Париже после отъезда господина Сарранти.
– Вы забыли, что существует телеграф, – заметил г-н Жакаль.
– Отнюдь нет. Кто может поднять тревогу, указать избранный беглецами путь, привести в действие телеграф? Полиция, то есть господин Жакаль! А раз господин Жакаль остается с нами, все этим и сказано.
– Совершенно справедливо, – согласился г-н Жакаль.
– Надеюсь, вы не откажетесь последовать за этими господами в отведенную для вас квартиру.
– Я к вашим услугам, господин Сальватор, – с поклоном отвечал полицейский.
Сальватор остановил г-на Жакаля, протянув руку, но не касаясь его.
– Мне нет нужды призывать вас к осторожности как в действиях, так и в словах. Всякая попытка к бегству, как вы знаете, будет пресечена в ту же минуту, и непоправимо! Ведь меня здесь не будет, чтобы защитить вас, как это было совсем недавно.
Ступайте, господин Жакаль, храни вас Господь!
Два человека подхватили г-на Жакаля под руки и исчезли в глубине девственного леса.
Когда они пропали из виду, Сальватор пригласил генерала Лебастара де Премона с собой, а Жану Бычье Сердце, ТуссенуБунтовщику и Кирпичу жестом приказал следовать за ним. Все пятеро скрылись в подземелье.
Мы не пойдем вслед за ними по лабиринту катакомб, куда уже спускались вместе с г-ном Жакалем; вышли они в одном из домов на улице Сен-Жак, проходящей рядом с улицей Нуайе.
Там они разделились (лишь Сальватор и генерал продолжали идти вместе) и направились разными путями на набережную Орлож, где, как мы сказали, у Сальватора была лодка.
Они сошлись в тени, отбрасываемой аркой моста.
Генерал Лебастар, Туссен-Бунтовщик и Кирпич сели в лодку, готовые в любую минуту ее отвязать.
Сальватор и Жан Бычье Сердце остались вдвоем на берегу.
– А теперь, – сказал Сальватор негромко, но так, чтобы его услышали и Жан Бычье Сердце, и трое других спутников, – теперь, Жан, слушай меня внимательно и не упусти ни слова из того, что я скажу, ведь это последнее твое задание.
– Слушаю вас, – отозвался плотник.
– Ты полезешь вперед, не останавливаясь ни на мгновение, до самого конца.
– Да, господин Сальватор.
– Когда мы убедимся, что бояться нам нечего, ты упрешься плечом в плиту и поднажмешь с силой, но в то же время не торопясь, так, чтобы плита приподнялась, но не откинулась совсем, иначе ты разбудишь охрану. Когда ты почувствуешь, что плита приподнялась, потереби меня за рукав; остальное я сделаю сам. Ты все понял?
– Да, господин Сальватор.
– Тогда в путь! – приказал Сальватор.
Жан Бычье Сердце снял первую решетку, нырнул в подземелье и стал пробираться вперед так быстро, насколько позволял его огромный рост.
Сальватор последовал за ним спустя несколько мгновений.
Под камерой смертников они очутились почти одновременно.
Там Жан Бычье Сердце обернулся и прислушался. Сальватор тоже насторожился.
Вокруг них и над ними царила глубокая тишина.
Не услышав ничего подозрительного, Жан Бычье Сердце втянул голову в плечи, уперся руками в колени и изо всех сил нажал на плиту; через несколько секунд он почувствовал, что плита подалась.
Он подергал Сальватора за рукав.
– Готово? – спросил тот.
– Да, – с трудом переводя дух, ответил он.
– Хорошо! – похвалил молодой человек и приготовился действовать. – Теперь дело за мной. Толкай, Жан Бычье Сердце!
Тот снова уперся, и плита стала медленно подниматься.
В подземелье проник слабый свет. Сальватор просунул голову в образовавшуюся щель, окинул быстрым взглядом камеру и в ужасе вскрикнул.
Камера была пуста!
XXIX.
Что произошло за то время, пока г-н Жакаль арестовал Сальватора, а Сальватор арестовал г-на Жакаля
Чтобы найти объяснение тайне, которая привела в ужас Сальватора, надобно вернуться к г-ну Жерару, когда тот вышел из кабинета г-на Жакаля с паспортом в руках, торопясь уехать из Франции.
Мы не станем описывать противоречивые чувства, охватившие ванврского филантропа, пока он шел длинным коридором и темной винтовой лестницей из кабинета г-на Жакаля во двор префектуры; собратья честнейшего г-на Жерара стояли группами или бродили под мрачным сводом, уже исчезнувшим ныне или же готовым вот-вот исчезнуть и напоминавшим окно из преисподней; сами же полицейские казались г-ну Жерару демонами, готовыми броситься на него и вонзить ногти в его плоть.
Он бросился бегом через двор, будто боялся, что полицейские его узнают и арестуют, и еще быстрее выскочил за ворота, словно боялся, как бы они не захлопнулись у него перед носом и он не оказался пленником.
У ворот стоял его конь – г-н Жерар поручил охранять его комиссионеру; он рассчитался с ним и прыгнул в седло с легкостью наездника из Ньюмаркета или Эпсома
13
.
Дорога показалась ему нескончаемым кошмаром сродни бешеной скачке ольхового короля через лес.
После грозы, обрушившей на землю гром и молнии, огромная черная туча заволокла небо и луну. Сполохи еще бороздили беззвучное темное небо, и в их отблесках лицо одинокого путешественника казалось смертельно-бледным. Если бы г-н Жерар посмел, он осенял бы себя крестным знамением при каждой вспышке. Ночь была настолько темная, что оробел бы и не такой грешник, а ванврский филантроп, отдававший себе отчет в собственных преступлениях и далекий от того, чтобы записывать себя в разряд праведников, почувствовал, как обливается холодным потом, а кровь словно застыла у него в жилах.
