Удивительно, что чарльстонский «Курьер» напечатал заметку об этом убийстве – Юдифь прислала газету Пруденс в мое отсутствие. Наверное, история слишком громкая, поэтому она и получила такую широкую огласку. В статье преступником назван Бент.
Еще по приезде меня ждало письмо от какого-то юриста из Бофорта, который извещал о своем скором визите. Он уверяет, что открытие в Лэмбсе, наделавшее столько шума, станет для нас настоящим спасением…
Написано 12-го. Завтра Энди едет в Чарльстон на «Великий конвент народа Южной Каролины», или, как назвала его мерзкая газетенка Геттиса, на «черно-коричневую сходку».
Хотя я, в общем-то, не могу себе такого позволить, я потратила доллар в новой лавке старьевщика в Саммертоне и купила Энди брюки и поношенный, но еще вполне сносный сюртук бледно-оранжевого цвета, бывший в прошлом гордостью какого-то белого джентльмена. Джейн сшила мужу остальные предметы туалета, чтобы ему не пришлось стыдиться своего вида.
Пруденс где-то раздобыла и подарила Энди четырехтомник «Комментариев к американскому закону» Кента; этот сборник студенты-юристы сейчас используют вместо книг Блэкстоуна. Энди очень хочет изучать и понимать закон. Он будет учиться исключительно для себя, понимая, что даже при самом либеральном режиме вряд ли человек с его цветом кожи сможет практиковать в Каролине. Но ведь и само его присутствие на съезде вместе с другими представителями его расы уже оскорбление для людей вроде Геттиса…
После полуночи тринадцатого января Юдифь взяла подсвечник с зажженной свечой и пошла в кабинет мужа. С очками для чтения, сползшими на нос, он сидел в кресле, среди разбросанных на полу газет, и держал на коленях книгу, которую она уже много лет не видела у него в руках.
– Это что, Библия, Купер?
Его длинные белые пальцы постучали по листам рисовой бумаги.
– Исход». Я читал о десяти казнях египетских. Вполне подходящее для этих времен чтение, ты не находишь? После нашествия жаб, вшей, песьих мух, после язв и огненного града Моисей снова махнул своим жезлом, и подул восточный ветер, и дул весь день и всю ночь, а утром принес саранчу.
Испуганная и встревоженная его пылом, Юдифь поставила подсвечник и сложила руки на груди, а Купер взял Библию в руки и прочитал тихим голосом:
– «И напала саранча на всю землю Египетскую и легла по всей стране в великом множестве: прежде не бывало такой саранчи, и после сего не будет такой». – Он снял очки и посмотрел на жену. – Только у нас не восточный, а северный ветер. А надувает он нашествие каролинских ренегатов, проходимцев с Севера и безграмотных цветных – и все они завтра будут заседать на этом конвенте. Хороша перспективка? Эфиопские менестрели
[38]. Хамский радикализм во всем своем величии!
– Купер, конвент необходим. Новая конституция штата – это цена возвращения в Союз.
– И новый общественный порядок… эту цену мы тоже должны заплатить? – Он взял «Дейли ньюс» и прочитал: – «Демагог правит массами, а порок и невежество управляют огромной выгодой, что стоит на кону. Делегаты вполне могут устроить настоящий негритянский бедлам». – Купер отшвырнул газету. – Полностью согласен.
– Но если я правильно помню Библию, то после нашествия саранчи подул западный ветер и унес ее обратно в Красное море.
– А что было после, ты тоже помнишь? Тьма. А потом – смерть.
Юдифи хотелось плакать. Она не могла поверить, что этот усталый, желчный человек – тот самый Купер Мэйн, за которого она вышла замуж. Только невероятным усилием воли она заставила себя скрыть свои чувства.
– Ты пойдешь на заседание конвента? – спросила она.
– Да я скорее соглашусь наблюдать за дикими зверями. Или повешусь.
Рано утром он ушел в контору «Каролинской морской компании». Юдифь охватили печаль и беспомощность. Купер действительно становился для нее все более чужим. И он больше ничего не хотел делать, чтобы помочь Мадлен.
Мари-Луиза тоже была для нее сейчас не самой лучшей компанией, хотя и по другим причинам. Юдифь нашла дочь в залитой солнцем столовой перед нетронутым завтраком; девушка сидела, положив подбородок на сплетенные пальцы, и смотрела перед собой мечтательным взглядом. Мари-Луиза совсем забросила занятия и редко говорила о чем-нибудь, кроме молодых людей. Особенно она восхищалась каким-то военным из оккупационных частей генерала Канби. И каковы бы ни были другие последствия военной реконструкции, они буквально лишали Юдифь семьи.
Из ста двадцати четырех делегатов, собравшихся в городе четырнадцатого января, семьдесят шесть были чернокожими. Только двадцать три из числа белых делегатов родились в Каролине, и все были в прошлом известными смутьянами. Джо Круз торговал рабами; Дж. М. Рутланд в свое время организовал сбор денег на новый хлыст, когда Престон Брукс сломал свой о голову Чарльза Самнера, едва не убив того; Франклин Мозес помог сорвать американский флаг после падения форта Самтер.
Энди сидел среди делегатов в своем бледно-оранжевом сюртуке, держа на колене первый том кентовских «Комментариев». Он был невероятно горд тем, что попал сюда, и вместе с тем испытывал почти панический страх оттого, что многие чернокожие делегаты оказались гораздо образованнее его. Алонзо Рансье, родившийся свободным, поговорил с ним о стремительных социальных переменах, к которым должен был привести этот конвент. Больше остальных его впечатлил высокий и статный красавец, которого звали Фрэнсис Кардозо. Хотя кожа у него была цвета старой слоновой кости, Кардозо, рожденный свободным мулат, гордо сидел среди черных делегатов. Он был примером того, чего может добиться человек, если у него появляются неограниченные возможности, – так думал Энди. Кардозо получил образование в университете в Глазго, а до того был проповедником пресвитерианской церкви в Нью-Хейвене, в штате Коннектикут.
Чтобы преодолеть чувство собственной ущербности, Энди все время напоминал себе те пылкие слова, которые сказала ему Джейн, когда они прощались на речной дороге: «Ты так же хорош, как любой из них, если докажешь это. Мы все равны в глазах Господа. Так говорил мистер Джефферсон, и именно за это на самом деле велась война. Пойдешь ли ты вперед по выбранному пути, зависит только от тебя». Потом она обняла его, поцеловала и шепнула:
– Заставь нас всех гордиться тобой.
Думая о ее словах, Энди чуть выпрямил спину.
Никакого «негритянского бедлама», предсказанного газетами, в зале конвента устроено не было, хотя нескольких чересчур воодушевившихся черных зрителей с балкона временному председателю Т. Дж. Робертсону пришлось призвать к порядку. Больше всех в зале шумели репортеры, в основном янки. Многие из них были в клетчатых костюмах и ярких галстуках. Энди заметил, как один из них смачно сплюнул на пол желтой от табака слюной, и с удовлетворением понял, что воспитан лучше. Еще раньше Кардозо сказал ему и еще нескольким чернокожим делегатам:
