То есть неприкосновенный. А я – нет.
– Леверетт, мне бы очень хотелось понять, почему вы с таким неприятием отказываете людям в малейшей возможности получить хоть какое-то образование?
– Не людям. Ниггерам. Сама идея их обучения губительна для Южной Каролины. Сначала эти женщины с Севера начали их учить на острове Святой Елены. Потом ваша школа. Теперь эти бесплатные. В результате мы не только получим мстительных ничтожеств, которые будут нами править, но еще и взвалим на наши плечи финансовое бремя этих оскорбительных школьных налогов.
– Значит, все сводится к деньгам. К жадности.
– Я говорю о справедливости! О соблюдении законов! То, что конституция штата предусматривает финансирование бесплатных школ, – не моя идея. И не мистера Купера Мэйна, должен заметить. На далее чем на прошлой неделе он обедал у меня, и я знаю, что он думает по этому поводу. Тем более после определенных обстоятельств, – добавил банкир, бросая на Мадлен пристальный взгляд, и она предположила, что он имеет в виду замужество Мари-Луизы. – Мы с вашим деверем пришли к полному согласию в этом вопросе, – продолжил Докинз. – Раз уж федеральное правительство навязало нам эти школы, пусть само за них и платит.
– Я не получаю денег от правительства, Леверетт.
– Зато, насколько я знаю, к вам часто наведываются чиновники и клирики с Севера, которые считают вашу школу образцом радикальных мер. Странно, что Ку-клукс-клан пока не возвращается. Я не сторонник насилия, но, когда они придут, вам придется винить только себя.
…Вот такой прогноз на будущее. Иногда я молю Бога о том, чтобы Он избавил меня от всего, что связано с «реконструкцией»!
Глава 57
– Красивая? – спросил Бент. – Тебе нравится, Гус? – Он поднял руку к левому уху и покачал серьгу.
Маленький костер мигал и потрескивал на мартовском ветру. Они остановились на голом склоне в горах Вичита, гранитные вершины которых неожиданно поднимались над прерией. Два дня назад, к северу от гор, Бент заметил кавалерийский отряд, который двигался впереди них с востока на запад. Это были именно кавалеристы, а не индейцы, потому что они ехали правильным конным строем, и над головами у них развевались флаги и вымпелы. Он стащил маленького Гуса на землю, заставил коня лечь и не отпускал, пока колонна не скрылась из виду. А потом даже боялся разводить костер вплоть до сегодняшнего вечера.
Он чуть повернул голову, показывая мальчику левую сторону своего лица и снова позвякивая серьгой:
– Правда, красивая?
Глаза малыша блестели, как два полированных коричневых камешка, на его давно не мытом лице. Бентовская муштровка оставила в них свой след. А еще оставила порезы на лбу и подбородке и огромный синяк под правым глазом, похожий на брызги грязи. Бент держал мальчика в состоянии постоянного страха и зависимости; четырехлетний малыш был благодарен за каждый кусок несвежего мяса и за каждый глоток воды, которыми его одаривал похититель. Боясь разгневать Бента, он почти не разговаривал, потому что быстро понял, что этот человек может взбеситься без всякой видимой причины.
Бент продолжал позвякивать серьгой. Гус не понимал, чего от него ждут. Потом Бент улыбнулся, и мальчик решил, что должен потрогать серьгу. Он согнул пальцы, поднял руку, осторожно протянул ее к…
От сильного удара он упал на землю. Бент дернул его за волосы и дважды хлестнул рукой по лицу:
– Плохой мальчик! Нельзя трогать. Будешь плохим, мой друг снова проснется.
Он достал из кармана замызганного фрака складную бритву. Со щелчком открыл ее. Гус отодвинулся назад, приоткрыв рот. Он не издал ни звука, потому что Бент бил его за шум. Но бритву он уже видел. И чувствовал ее на своей коже.
На лезвии заплясали серебряные блики от костра. Гус отодвинулся еще примерно на фут, елозя на попке. Бент опять улыбнулся:
– Ты ведь знаешь, что мой друг делает с плохими мальчиками, да? Он делает им больно!
Бент вдруг стремительно опустился на колени и вытянул руки над огнем. Край бритвы устремился к горлу ребенка. Гус закричал и упал на бок, закрывая лицо. Бент в последний момент придержал руку, и лезвие остановилось дюймах в шести от шеи мальчика.
Крик Гуса был таким пронзительным, что каким-то образом испортил Бенту всю забаву, отозвавшись в его голове какими-то странными отголосками, которые перемежались зловещим звоном. Он уронил бритву, обежал вокруг костра и встряхнул мальчика за плечи:
– Ты действительно плохой мальчик! Я же велел тебе никогда не шуметь. Если ты снова закричишь, я разрешу своему другу укусить тебя! А ты знаешь, как он больно кусается.
Гус тихонько всхлипывал. Бент снял цилиндр и вытер блестящий лоб рукавом, оставив на коже грязные полосы.
– Так лучше. Накройся попоной и спи, пока я не попросил своего друга наказать тебя за плохое поведение.
Очень осторожно, стараясь ступать как можно тише, Гус прошел к грязной лошадиной попоне. Жившие в ней вши уже давно переселились на его тело и волосы. Глаза мальчика блеснули над краем попоны, когда он натянул ее на себя.
Бент начал оттирать грязь с бритвы кончиком большого пальца. Под определенными углами лезвие ловило красные отсветы костра, которые отражались в глазах мальчика. Когда это повторилось в третий раз, Гус натянул попону на голову.
Причинять мальчику боль было приятно. Каждый раз, когда он делал это, ему казалось, что он причиняет боль и Чарльзу Мэйну тоже. К тому же такие уроки имели и практическую пользу. Гус был окончательно запуган; он не болтал, не проявлял энергии, свойственной любому четырехлетнему ребенку. Когда он не спал, то был тих и молчалив, как больной старик. Бент обуздал его, как лошадь. Он посмотрел на маленький бугорок под попоной.
– Хорошо, – пробормотал он себе под нос. – Хорошо.
Серый в яблоках конь лег на землю почти полчаса назад и с тех пор не вставал. Он смотрел на Бента глазами, напомнившими ему глаза мальчика. Конь был совершенно измучен. Под кожей проступали ребра, десны воспалились. Его следовало пристрелить еще пару дней назад, но тогда им пришлось бы идти пешком. Ладно, теперь будет хотя бы мясо.
Бент надел цилиндр, закрыл бритву и сел, прислонившись спиной к неудобному гранитному выступу. Вытащил револьвер и положил рядом, потом натянул попону на ноги. Какое-то время он прислушивался к унылому вою ветра на голых склонах, который яростно раскачивал редкие низкорослые кусты. Пора было подумать о будущем и найти убежище на летние месяцы. Еда подходила к концу, и он постоянно боялся столкновения с армейскими патрулями, которые могли заметить его на Индейской Территории, где находиться было запрещено без специального разрешения.
Сначала, когда он гнал коня через Канзас, он нарочно оставлял для отца Гуса зацепки, чтобы помучить его, не заботясь при этом о собственной безопасности. Потом пришлось дать по голове тому торговцу в Абилине, да еще эта толстая шлюха из эллсуортского пансиона оказалась слишком подозрительной. После этого Бент решил, что такая игра в поддавки не стоит риска. Чарльз Мэйн знал, что мальчик у него, и этого пока было вполне достаточно. Он оборвал свой след, повернув на юг, к Индейской Территории, где, как ему казалось, можно надежно прятаться неопределенное время. В том, что Чарльз не станет преследовать его там из-за очевидной опасности, он не сомневался.
