– Саймон, я не имею никакого отношения к этим магазинам. – Это было еще одним признаком произошедших в Стэнли перемен – до недавних пор он почти не позволял себе называть босса просто по имени. – Я уже не раз и не два говорил это газетчикам и буду повторять снова и снова, потому что это правда.
Кэмерон выпятил губы и стал двигать за ними языком, как будто хотел вытащить застрявшее в зубах семечко.
– Так-то оно так, мой мальчик, но, по правде говоря, никто из республиканцев вам не верит.
Стэнли вздохнул. Пожилой негр в старомодной ливрее клуба принес им виски на серебряном подносе. Стэнли взял свой бокал, в котором было налито вдвое больше, чем в бокале Кэмерона.
– Что ж, возможно, мне стоит высказаться более откровенно. Я действительно всерьез претендую на то место в палате представителей. Разумеется, полностью оправдаться будет нелегко. Эмоционально нелегко.
Кэмерон, который, как правило, хорошо разбирался в людях, был совершенно ошарашен:
– О чем вы говорите?
Стэнли быстро огляделся вокруг и убедился, что другие члены клуба сидят достаточно далеко, чтобы услышать их разговор. Роскошные напольные часы пробили шесть раз низким мелодичным звоном.
– Я говорю о «Магазинах Дикси». Да, я признаю, что в их создание были вложены семейные деньги. Однако я в то время ничего об этом не знал. Я был слишком занят работой в бюро, следил за выполнением программы генерала Ховарда. – Его глаза, похожие на глаза печальной собаки, теперь оживились. – Мистер Диллс устроил так, что все магазины «Меркантайл Энтерпрайзес» были зарегистрированы на имя моей жены Изабель.
Сенатор едва не подавился виски.
– Вы хотите сказать, это она управляла магазинами?
– Да, и открыла их по собственной инициативе, после поездки в Южную Каролину. Конечно, со временем я об этом узнал, но никогда не вдавался в подробности.
Кэмерон бесцеремонно захохотал. Стэнли как будто обиделся, но сдержал досаду. Сенатор покачал длинным пальцем:
– И вы утверждаете, что никак не связаны с этим скандалом?
– Именно так.
– По-вашему, партия и общество в это поверят?
– Думаю, поверят, – Стэнли уже успокоился, – если я буду стоять на своем. Я ничего не знал. Изабель умная и предприимчивая женщина. Все акции принадлежат ей. Я действительно ничего не знал.
Саймон Кэмерон попытался увидеть в этом вежливом, невозмутимом человеке того робкого наивного парня, которому он посоветовал в начале войны приглядеться к одному выгодному военному контракту. Стэнли сказочно разбогател, продавая дрянную обувь. И еще он очень изменился за то время, пока Кэмерон занимался другими делами. Этот новый, незнакомый ему Стэнли ничем не напоминал себя прежнего.
Кэмерон откинулся на спинку кожаного кресла и скупо усмехнулся:
– Что ж, мой мальчик, возможно, это место в конгрессе не так уж недостижимо. Вы весьма убедительны.
– Спасибо, Саймон. У меня был отличный учитель.
Сенатор предположил, что Стэнли говорил о нем. Он взглянул на часы:
– Поужинаете со мной?
Но Стэнли в очередной раз изумил Кэмерона, ответив:
– Спасибо, но не могу. Я пригласил сюда на ужин своего сына.
Двадцатитрехлетний Лейбан Хазард, эсквайр, только два года назад окончил Йель и уже имел практику в Вашингтоне. Она была не престижной, зато прибыльной. Основную клиентуру Лейбана составляли убийцы, биржевые мошенники или неверные мужья, уличенные в измене. Лейбан был худощавым нервным молодым человеком, чья былая привлекательность быстро таяла из-за недостатка солнечного света и большого количества испанского шерри.
Когда они сидели в клубном ресторане за отменно приготовленными бараньими отбивными, Стэнли рассказал сыну о своем затруднительном положении и о том, что он решил открыть больше подробностей в доказательство своей невиновности. Лейбан слушал отца с непроницаемым лицом. В свете газовых ламп его тщательно причесанные волосы напоминали шкуру выдры, только что вынырнувшей из ручья.
В конце длинного монолога Стэнли он улыбнулся:
– Ты хорошо подготовился, отец. Я даже не думаю, что тебе нужен советник, если доли на владение зарегистрированы именно так, как ты говоришь. Но я буду рад представлять тебя при любых непредвиденных обстоятельствах.
– Спасибо, Лейбан, – с приторной сентиментальностью сказал Стэнли. – Твой непутевый братец совершенно неисправим, а вот ты согреваешь мое сердце. Я очень рад, что попросил об этой встрече.
– Я тоже, – кивнул Лейбан и рыгнул. – Виноват… – После нескольких порций шерри голос его звучал уже не слишком твердо.
– Можешь связаться со «Стар»? Я бы хотел, чтобы ты организовал мне частную встречу с их лучшим репортером, и как можно скорее. – Стэнли нарочно понизил голос, хотя и так было понятно, чего он хочет от сына.
– Завтра займусь этим с самого утра. – Лейбан повертел в пальцах бокал с вином, а потом, избегая взгляда отца, добавил: – Ты ведь знаешь, мне всегда было трудно испытывать чувство привязанности к матери.
Он произнес это без всякого выражения, как настоящий юрист. И в его устах личное признание прозвучало как нечто совершенно обыденное.
– Знаю, мой мальчик, – пробормотал Стэнли, ощущая себя победителем и уже не сомневаясь, что удержится на плаву и, мало того, достигнет новых высот. – Но мы не должны копить в душе обиду. Она будет нуждаться в нашем сострадании, когда грянет гром.
Через три дня, в субботу, Стэнли, уже подкрепившийся с утра двумя бокалами виски, пришел в конюшню, которая находилась во дворе особняка на Ай-стрит, чтобы еще раз полюбоваться на пару гнедых упряжных лошадей. Они доставляли ему огромную радость, символизируя собой все выгоды богатства.
– Стэнли!
Сварливый голос жены заставил его повернуться к широким дверям. Сквозь ночной туман с Потомака уже пробивался бледный свет. В конюшне приятно пахло землей, соломой и конским навозом. Стэнли увидел в руках Изабель номер «Стар».
– Пожалуйста, оставь нас, Питер, – сказала она; молодой конюх потер лоб костяшками пальцев и вышел.
Бледная как мел, Изабель помахала газетой перед лицом мужа:
– Ты жирный гнусный выродок! Когда ты это устроил?
– Переписал акции на тебя? Уже довольно давно.
– Тебе это с рук не сойдет.
– Отчего же? Уже сошло. Вчера я получил записку с поздравлениями от Бена Уэйда. Он похвалил меня за честность и храбрость перед лицом такого жестокого выбора. И приветствовал мое республиканское будущее. Из всего этого я сделал вывод, что Белый дом меня оправдал.
Изабель услышала неприязнь за его елейным тоном. Она хотела накричать на него, но передумала. В свои пятьдесят она уже не чувствовала прежних сил и вдруг испугалась этого маленького толстого человека в мятом белье, которого она так долго держала в подчинении.
