Красный Медведь и еще четверо шайеннов привезли его в базовый лагерь, когда он еще был без сознания. Полевой врач осмотрел его, но пули не нашел. Потом его на санитарной повозке отвезли к Дункану, в Ливенворт. Гус был уже там, в безопасности, но пока Чарльз находился в горячке, он не мог этого узнать. Генерал телеграфировал Уилле в театр, она сразу же села в поезд и приехала в Канзас. За те три недели, пока она ухаживала за Чарльзом и делила постель с Морин, Сэм Трамп закрыл свой театр в Сент-Луисе и вся труппа перебралась в Нью-Йорк.
В Ливенворте вольнонаемный врач тоже пытался найти пулю, и тоже неудачно. И только позавчера какой-то долговязый негр по имени Леандер, надеясь облегчить его боль, предпринял третью попытку. Бывший раб сказал, что почти всю взрослую жизнь занимался врачеванием и всегда помогал своим товарищам-рабам с одной хлопковой плантации на реке Саванна. Чарльз разрешил ему делать все, что он сочтет нужным, хотя и понимал, что операция может убить его.
Леандер дал Чарльзу палку, обмотанную пропитанной виски тряпкой, и велел сжать ее в зубах. Пока Чарльз кусал ее, сходя с ума от боли, Леандер расширил рану прокаленным в огне ножом. Видимо, большая свинцовая пуля, которую в него выпустил Шрам, не так давно переместилась, поэтому Леандер быстро нашел ее и извлек проволочной петлей.
За приоткрытой дверью послышался третий голос – тоненький и слабый, он вклинился между голосами женщин. Чарльз вдохнул влажный, терпкий запах солончаков, чувствуя, как в горле защекотало от сосновой пыльцы. Ежегодно, как гнев Божий, она засыпала все вокруг желто-зеленым слоем. Он был дома.
И все же он не ощутил того полного счастья, какого ожидал, когда убедил Уиллу поехать с ним в Монт-Роял на время его выздоровления. Мадлен заново отстраивала большой дом в память о муже, но сама плантация изменилась до неузнаваемости, и эти изменения неприятно поразили его как нечто чужое и безвкусное. В ней не осталось былой красоты и изящества. Паровые двигатели лесопилки и перекопанные рисовые поля убили все очарование Монт-Роял.
Мадлен совсем отдалилась от Купера и стала изгоем для белых семей округа. Некая организация, называющая себя Ку-клукс-кланом, о которой Чарльз почти ничего не знал, какое-то время держала в страхе весь район. Члены клана убили Энди Шермана – Чарльз помнил его еще как раба без фамилии. Еще они убили белую школьную учительницу. После таких событий нежная грустная мелодия, которую он всегда напевал, вспоминая о доме, больше не казалась подходящей к этому месту.
И была еще одна беда – мальчик, который больше не умел улыбаться.
Гус остался вежливым ребенком. Вот и сейчас он тихо вошел в спальню в маленькой круглой панамке с мягкими полями, которую Уилла купила ему в Ливенворте. Его ноги, обутые в веревочные сандалики на кожаной подошве, оставляли на полу мокрые следы. Должно быть, Уилла настояла на том, чтобы он вымыл ноги после игр на улице. Но между пальцами все равно осталась грязь. Гус остановился у постели отца:
– Ты хорошо себя чувствуешь, папа?
– Сегодня намного лучше. Ты не нальешь мне воды?
Малыш положил панамку на кровать и осторожно взял большой фарфоровый кувшин. Вода полилась в чашку, и он внимательно смотрел, как она течет. Шрам от бентовской бритвы на правой щеке потемнел и уплотнился, напоминая гребень горы на залитом солнцем пейзаже.
Гус часто прикасался к шраму, но никогда не говорил ни о нем, ни о тех страшных днях на висковом ранчо. Уилла, хоть и не была специалистом в такого рода проблемах, исходя просто из здравого смысла, решила, что какое-то время на эту тему лучше с мальчиком не заговаривать.
Гус протянул чашку отцу. Вода была тепловатой.
– Угадай, что я видел сегодня на лесопилке, па?
– И что же?
– Большую белую птицу с ногами как палки. Вот такими длинными! Она стояла в воде, а потом улетела.
– Наверное, белая цапля.
– А знаешь, что я еще видел? Как какие-то птицы летели в ряд! Я насчитал пять. Первая делала вот так… – он взмахнул руками, – а остальные за ней повторяли. Когда первая переставала махать, другие тоже переставали. У них были смешные рты, большие такие. – Он выпятил губы. – Они полетели туда. – Мальчик показал в сторону моря.
– Наверное, коричневые пеликаны. Живут в верховьях реки. Тебе понравилось смотреть на них?
– Да, понравилось. – В голосе мальчика не слышалось и намека на удовольствие, как не было и тени улыбки на его красиво очерченных губах, всегда напоминавших Чарльзу об Августе Барклай.
Сколько же еще пройдет времени, прежде чем он оправится? – думал Чарльз. И оправится ли вообще?
– Я проголодался, – сообщил Гус и ушел.
Чарльз отвернулся от двери. Знакомое чувство вины охватило его, уже привычное, как боль в животе. Перед глазами снова появился шрам на лице сына. Это я допустил.
Он должен был во что бы то ни стало искупить свою вину. Мне придется дать ему что-нибудь получше, чем шрамы, когда он вырастет. Он не знал ничего более ценного, чем деньги. Самое простое возмещение отцовской любви и внимания, хотя их Гус тоже обязательно получит. Но конечно, одних денег недостаточно. Потому что никакие деньги не смогут залечить шрамы – как видимые, так и невидимые.
С наступлением темноты, когда лягушки и каролинские козодои начали свой вечерний концерт, в комнату зашла Уилла и села рядом с ним. Чарльз подкрутил фитиль лампы, чтобы лучше видеть ее лицо. Ее волосы сверкали, как белое золото.
– Я все еще ищу то место для нас обоих, – сказала она. – Мне все равно, где оно. Я поеду за тобой куда угодно.
– А как же театр? Ты ведь не хочешь его бросать?
Уилла вытерла муку с большого пальца.
– Не хочу, но брошу. – Она всмотрелась в Чарльза. – Постой… У тебя что-то на уме, выкладывай.
Чарльз осторожно сел в постели, положив подушку под плечи. В его курчавых волосах теперь блестело еще больше седины, но после того, как он сбрил бороду и усы, Уилла и Мадлен хором заявили, что он помолодел лет на десять.
– Я думал об этом как раз перед тем, когда Леандер разрезал меня и я вырубился. О Техасе. Мне нравится Техас. Воевать я научился, думаю, ковбоем тоже смогу стать.
– Ты хочешь сказать – разводить скот?
– Точно. Я мог бы построить для нас дом, завести стадо. Говядина всегда в цене. На восток отправляют все больше и больше коров.
– Я никогда не была в Техасе, – пробормотала Уилла.
– В каких-то местах это Богом забытый край, но в других он прекрасен.
– А где мы возьмем деньги? У меня сбережений не много.
– Я могу поработать на кого-нибудь, пока не научусь всему и не скоплю нужную сумму.
Уилла прижалась теплыми губами к его губам и поцеловала его.
– Тебе придется много накопить. Я хочу большой старый дом. Хочу, чтобы Гус рос вместе с братьями и сестрами.
