Видимо, двое негров в зеленых бархатных ливреях, которые встречали гостей у входа в элегантный отель «Нью-Плантерс-Хаус», решили так же. В Сент-Луисе было два отеля с таким названием. Чарльз передал поводья мальчику-слуге и прошел между швейцарами. Его армейская выправка и слегка зловещее выражение лица предостерегли их от каких бы то ни было замечаний насчет его вида.
Уилла встала с одного из плюшевых диванчиков в просторном холле. Ее открытая улыбка слегка успокоила Чарльза.
– О! – воскликнула девушка. – Для индейского торговца вы даже очень элегантны.
– Просто особый случай. Нечастый для меня. А вот вы действительно элегантны.
– Спасибо, сэр. – Она взяла его под руку и повела в ресторанный зал.
С помощью какой-то удивительной магии женственности, непостижимой для Чарльза, девушка буквально сияла красотой юности, несмотря на то что одета была почти во все черное. Ее наряд состоял из пышной юбки с кринолином, свободной шелковой блузы и маленькой шляпки с крашеным черным пером; в руке Уилла держала черную атласную сумочку. И только белые кружева, обрамлявшие шею и кисти рук, добавляли ее образу драматического контраста.
Надменный метрдотель попытался усадить их за кадкой с папоротником у входа в кухню.
– Нет, благодарю вас, – вежливо сказала Уилла. – Я миссис Паркер из театра Трампа. Многие наши зрители по моему совету приходят насладиться вашей кухней, и я не хочу сидеть за самым плохим столиком. Вот тот, в центре, пожалуйста.
Это был столик на четверых, но метрдотель, сраженный обаянием Уиллы, проводил их к нему и еще долго пространно благодарил гостью.
Мягкий газовый свет и свечи на столах создавали утонченную, интимную атмосферу в шумном зале. Несколько джентльменов прекратили беседу и с восхищением повернулись к Уилле. Ее черный строгий наряд и живые голубые глаза просто завораживали, когда она сидела напротив Чарльза за столиком, застеленным розовой скатертью. Салфетки в винных бокалах напоминали розовые цветы.
– Я здесь совсем не к месту… – начал было Чарльз.
– Ерунда! Вы здесь самый красивый мужчина и, пожалуйста, больше не напрашивайтесь на комплименты.
Чарльз хотел возразить, но понял, что она его поддразнивает. Официант принес им меню в кожаном переплете. Чарльз побледнел, когда открыл карту вин:
– Но здесь всё на французском… то есть я думаю, что это французский.
– Так и есть. Я закажу для нас обоих?
– Да, лучше вы. А здесь подают сухари или кукурузный хлеб?
Она прыснула от смеха, на что Чарльз и рассчитывал. Он уже начал получать удовольствие от вечера.
– Сомневаюсь, – сказала девушка, – а вот телячья вырезка у них всегда хороша. А для начала, пожалуй, escargots.
Чарльз рассеянно разглядывал серебряные приборы, пытаясь скрыть свое полное невежество относительно природы этих самых escargots.
– Вы любите красное вино? – спросила Уилла. – У них есть бордо из одной маленькой деревушки в Помероле, оно вполне подошло бы.
– Отлично.
Официант ушел.
– Вы много знаете о еде и винах, – сказал Чарльз.
– Актерам часто приходится жить в отелях. Спросите меня о растениях в саду или о ловле рыбы, и я ничего не отвечу.
От ее улыбки Чарльзу стало удивительно легко. Он напомнил себе, что следует быть осторожнее, не забывать об Августе и о том, что он чувствовал, потеряв ее.
– Значит, вы собираетесь ехать на Индейскую Территорию. Что ж, возможно, в этом году там будет поспокойнее. – (Чарльз наполовину вытащил из кармана сигару и тут же сунул ее обратно.) – Нет, пожалуйста! Я ничего не имею против сигар.
– Вы много знаете об индейцах? – закурив, спросил Чарльз.
Он задал вопрос шутливым тоном, однако ответ девушки прозвучал серьезно.
– Достаточно много. В Нью-Йорке я состояла в одной группе, которая называлась Обществом дружбы с индейцами. Мы собирали подписи под обращениями в конгресс, просили правительство остановить бойню в Сэнд-Крик. Знаете о ней? – (Чарльз ответил, что знает.) – Вина за это полностью лежит на белом человеке. Сначала мы крадем земли, принадлежащие индейцам, а потом убиваем их, если они сопротивляются или протестуют. Вся история отношений белых с коренным населением – это постыдная история обмана, несправедливости, нарушенных обещаний, неисполненных договоров и чудовищной жестокости.
Чарльз невольно восхитился тем, с какой страстью это было произнесено.
– Мой партнер с вами согласился бы, – сказал он. – Ему нравятся южные шайенны. Ну, по крайней мере, большинство из них.
– А вам?
– У меня довольно небольшой опыт общения с команчами в Техасе, и все они очень хотели пристрелить меня.
– Я понимаю, что невозможно остановить расширение на запад. Но оно не должно происходить за счет уничтожения коренных жителей этой страны. Слава Богу, уже появились признаки движения к миру. Тот кровожадный генерал Додж хотел бросить туда тысячу человек, чтобы убивать каждого индейца, которого обнаружат вдоль дороги на Санта-Фе, но его остановили. А вчера я прочитала в «Миссури газетт», что индейский агент полковник Джесс Ливенворт сумел заключить перемирие с теми индейцами, за которыми он присматривал от агентства Верхнего Арканзаса. Вы понимаете, что это значит? – Уилла наклонилась вперед, щеки ее порозовели, и Чарльз не мог отвести от нее глаз. – Это значит, что Уильям Бент, Кит Карсон и сенатор Дулиттл из Висконсина получили реальный шанс вскоре созвать мирную конференцию. Возможно, впервые мы добьемся договора, справедливого для обеих сторон.
Официант принес маленькие серебряные вилочки и что-то странное, похожее на ракушки, уложенные полукругом на каждой из тарелок. Чарльз с недоумением взял вилочку.
– Escargots, – сообщила девушка. – Улитки.
Чарльз закашлялся и схватился за сигару, лежавшую в хрустальной пепельнице. Несколько глубоких затяжек помогли ему пережить первую встречу с улитками, которых, оказывается, еще и ели, а не только наблюдали за тем, как они переползают по камню или по листку дерева.
После того как официант перелил в графин темно-красное густое померольское вино и Чарльз немного выпил, разговор пошел легче. Он почувствовал себя свободнее и вскоре уже рассказывал Уилле о войне, о своем самом близком друге Билли Хазарде и о том, как вызволил его из тюрьмы Либби. Вспомнил и об офицере Бенте, который испытывал необъяснимую ненависть к семьям Мэйн и Хазард.
– Он пропал во время войны. Скорее всего, погиб. Не могу сказать, что сожалею о нем.
Они выпили еще немного вина, а потом официант принес телятину с гарниром из ярких кружков тыквы и стручковой фасоли. Чарльз с заметным волнением говорил уже о своей любви к Монт-Роял, к их сожженному, но теперь, слава Богу, возрождавшемуся дому, о привязанности к кузену Орри, который еще в юности спас его, не дав пойти по кривой дорожке.
