– Следовательно, наш совещательный орган и главу исполнительной власти разделяет некая философская пропасть. И пропасть эта так широка и так глубока, что через нее невозможно, а то и не нужно перебрасывать мост. Взгляд нашего оппонента на конституцию, а также сопутствующий этому политический процесс резюмируют все то, что мы отрицаем, в особенности терпимость к людям, которые едва не уничтожили нашу страну.
Здесь Стаут ожидал реакции, и не ошибся. Внизу несколько сенаторов, сидящих на специальных местах, зааплодировали. Среди них Вирджилия узнала аристократичного Чарльза Самнера из Массачусетса, которого перед самой войной прямо в сенате избил тростью какой-то ненормальный из Южной Каролины; сенатор тогда чуть не умер. Очень отличавшийся от Самнера и Тада Стивенса в некоторых отношениях, Стаут был схож с ними в главном: он верил в моральное право негров на равенство, а не просто готов был эксплуатировать их политически.
– Я знаю, каким хочу видеть будущее этой страны, – продолжил он, когда стихли аплодисменты, – хотя, боюсь, наш президент моей мечты не разделяет. А мечта моя в том, чтобы увидеть упрямых и надменных людей посрамленными и лишенными власти, а их продажное общество – разрушенным, в то время как других людей, целую расу, – восставшими из вынужденного неравенства и идущими к новому, полноправному положению настоящих граждан. Моя мечта в том, чтобы главенствующая роль этого конгресса стала наконец реальностью, а те группы или отдельные личности, которые смеют ему противостоять, подверглись позору и бесчестью. – Стаут сделал паузу и обвел глазами зал. – Президент призвал на помощь время и календарь, чтобы обмануть избранных народом представителей. Пока конгресс был на каникулах, он начал осуществлять собственную противоправную программу. Но пусть никто не сомневается: его действия не могут остаться незамеченными и не могут быть прощены. Перчатка брошена. Сам Господь да благословит и поможет крестовому походу этого конгресса. Я верю: Он приведет нас к победе. Благодарю вас.
Вирджилия вскочила и зааплодировала. Окрыленная пламенной речью, она не могла дождаться той минуты, когда сможет поговорить с Сэмом и похвалить его. Эта речь стала намного более враждебной по отношению к Джонсону, чем те наброски, которые она читала в прошлую субботу. Вирджилия хлопала так, что у нее заболели ладони.
Сестре Джорджа уже исполнился сорок один год, и ее статная, пышногрудая фигура приобрела ту зрелость, которую большинство мужчин считают идеальной. Деньги, которые она каждый месяц получала от своего любовника, позволяли ей хорошо одеваться, хотя она всегда старалась выбирать неброские наряды, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Сегодня на ней было темно-бордовое платье с широким воротником. Отороченная мехом зимняя шляпка, накидка и перчатки благородного темно-серого цвета прекрасно дополняли образ. Она научилась пользоваться косметикой, чтобы делать почти незаметными маленькие оспинки на лице, оставшиеся после перенесенной в детстве болезни.
Внизу Стаута окружила толпа почитателей в черных сюртуках. Наблюдая за этим, Вирджилия почувствовала страстное желание. Она любила Сэма, по-прежнему хотела выйти за него замуж и родить ему детей, хотя ее возраст и его амбиции делали эту мечту безнадежной. Хуже того, в последнее время до нее доходили слухи о том, что он встречается с другой женщиной. Она не заговаривала с ним об этом, не устраивала сцен, словно пыталась таким образом отрицать существование подобных сплетен. Пыталась – но каждый раз терпела неудачу.
Председатель стукнул молоточком, объявляя перерыв. Вирджилия спустилась вниз, где обменялась несколькими восторженными словами с сенатором Самнером.
– Блестяще! – воскликнул он. – Точно в цель! – Как обычно, его тон не допускал возражений.
Стаут вышел из дверей, за ним шли его коллеги, впереди ждали поклонники и журналисты. Вирджилия тоже бросилась к нему, но внезапно замерла, чувствуя, как екнуло сердце. Стаут скользнул по ней взглядом, словно не узнавая. Она сжала руки в перчатках и смотрела, как ее любовник исчезает в толпе.
Сзади раздался чей-то голос, напугавший ее:
– Разве это не настоящий набат, Вирджилия? Разве это не призыв к войне?
Она повернулась, стараясь улыбнуться:
– Безусловно, Тад. Как поживаете?
– Намного лучше после того, как услышал речь Сэма. О расколе с конгрессом теперь объявлено публично. Джонсону недолго осталось.
Вирджилия познакомилась с Тадом Стивенсом этой весной, на одном из правительственных мероприятий. Стивенс знал ее семью, и их общие идеалы сразу привлекли их друг к другу. Уже скоро между ними установились близкие, доверительные отношения; только ему одному Вирджилия рассказала о своей связи со Стаутом и о прежней любви к беглому рабу Грейди. Для браков людей разных рас даже появилось новое слово – «метисация», но к Вирджилии это не имело отношения. Они с Грейди жили невенчанными. Стивенс ни в коей мере не осудил ее благодаря своим принципам, а также искренней любви к своей экономке Лидии Смит, которая была мулаткой.
Они вышли на улицу; над Капитолийским холмом разливался бледный солнечный свет. В конце слякотной аллеи виднелся недостроенный памятник Джорджу Вашингтону.
– Губернатор Мортон достаточно мудрый человек, для того чтобы доверить Сэму пост, – сказал Стивенс.
Лицо Вирджилии осветилось радостью.
– Вы точно знаете?
– Уже сегодня вечером это произойдет. Сэм должен выйти из Комитета пятнадцати, потому что нам нужно девять членов палаты, но он продолжит руководить нашей работой из-за кулис.
– Не могу дождаться, когда увижу его и смогу поздравить.
Стаут обещал ей прийти вечером на ужин.
– Да, но… – Стивенс откашлялся, и в его взгляде мелькнуло непривычное смущение. – Полагаю, в ближайшее время не стоит ждать от него слишком многого. Он будет всецело занят новым назначением.
Вирджилия услышала в его словах предостережение, но была слишком взволнована и слишком пылко желала своего любовника, чтобы обратить на это серьезное внимание.
Война застала Вирджилию Хазард в ужасном состоянии. Сломленная и физически, и морально, она не знала, как ей жить дальше, и просто плыла по течению. Боль потери и почти двадцать лет неистовой борьбы в стане аболиционистов измучили ее.
За эти два десятилетия она часто ссорилась с другими членами семьи Хазард, особенно с Джорджем – из-за его дружбы с Мэйнами, кланом южан-рабовладельцев. Твердые убеждения в конце концов разлучили ее с родными и привели к связи с Грейди, который был собственностью мужа Эштон Мэйн, до того как Вирджилия помогла ему бежать. Вместе они примкнули к небольшой группе воинствующих аболиционистов во главе с Джоном Брауном и приняли участие в его налете на арсенал в Харперс-Ферри в пятьдесят девятом году. И там армейская пуля оборвала жизнь Грейди.
Вскоре после начала войны Вирджилия вступила в Корпус медсестер Соединенных Штатов. В полевом госпитале, движимая стремлением отомстить за Грейди, она намеренно позволила раненому солдату Конфедерации истечь кровью и умереть. Только тайное вмешательство Сэма Стаута спасло ее от ареста и почти неизбежного тюремного заключения. После этого они стали любовниками.
