Ее улыбка исчезла.
Все, что я знала о Кубе, я узнала здесь – в этом прибрежном городке, в сотнях миль от острова, который был для меня таким загадочным. Я знакомилась с родной культурой через блюда за нашим столом, песни, звучавшие в бабушкином проигрывателе, истории, которые рассказывали в bodega и в шумном доме Аны-Марии. Но в этих историях не было моей семьи. И здесь я не могла найти себя.
– Я бы туда не поехала, – сказала Мими так просто, словно это все объясняло. Моя abuela была терпелива и добра, но при упоминании родины она опять словно замкнулась. К ней приходило так много людей, и им всем она давала ответы и возвращала надежду. Всем, кроме меня.
– Спасибо за лекарства, – сказал Дэн и заплатил ей за снотворный чай и снадобье для зубов. Пенни своими маленькими кулачками схватилась за одеяльце. Он напоследок ободряюще улыбнулся мне и пошел домой.
Мими принялась наводить порядок на столике. Я слышала запах супа и приглушенные звуки музыки из своей комнаты.
– Но все ведь меняется, – снова попыталась я. Мими резко обернулась. Я впервые осмелилась развивать эту тему. Мое упрямое сердце колотилось в закрытое окно ее сдержанности. – За годы многое стало иначе.
В год, когда я пошла в старшую школу, я видела по телевизору, как президент моей страны сошел с самолета и ступил на землю Гаваны. Все посетители bodega замерли, не веря глазам. Даже я в свои четырнадцать не верила, что отношения между странами когда-нибудь изменятся к лучшему. Довольно скоро после этого я узнала о программах обучения на Кубе и поступила в колледж.
Мими отрывисто вздохнула:
– Ay, для тебя, может, и меняется, а для народа Кубы – нет.
От этих слов пропасть между мной и моей родиной стала еще больше.
– Значит, даже если бы ты могла, ты бы не вернулась?
– Моя душа вернется туда, mi amor. – Тоска в ее голосе преследовала меня, словно древний призрак. – Они больше заботятся о туристах, чем о людях Кубы, которые до сих пор страдают. – Мими захлопнула свое окошко, подошла ко мне и ласково положила ладонь на мою щеку. – Куда ты поедешь учиться, niña
[13]? В хороший университет?
Вот и все. Чего-то в этом роде я и ожидала. Совершенно нет повода удивляться или расстраиваться. Или плакать.
– Неважно. На самом деле, я еще думаю, – сказала я, стараясь не выдать своих чувств.
– Ay, Роза, – вздохнула Мими. – Ты скоро определишься.
Суп кипел на плите, ветряные колокольчики тихо звенели, и свечи освещали мне дорогу обратно в комнату. Я дома, и здесь нет места для разговоров о Кубе. Мими не собирается возвращаться, моя мать постоянно уезжает, а я – просто бескрылая птица, брошенная на берегу в поисках ответов, похороненных на дне моря, которое я не могу познать.
Глава 2
Я открыла дверь своей спальни, и Ана подняла голову, оторвавшись от телефона. Но ее радостная улыбка погасла, когда она увидела мое лицо.
– Как прошло, тигренок?
Я с опустошенным видом упала в кресло возле стола.
– Тебе все равно придется ей сказать. Если ты не пришлешь подтверждение к первому мая, то потеряешь место.
У меня было очень много дел. Я щелкнула ручкой и пролистала страницы блокнота. Все мои жизненные цели, тщательно выстроенные и упорядоченные, были собраны здесь. А в прогалинах между важными датами прорастали виноградные лозы, превращавшиеся в цветы. В этом блокноте, где рисунки перемежались со списками дел, прятались все мои планы, которые теперь превратились в секреты.
Мой ноутбук издал свистящий звук, сообщая о новом письме. Там было всего два слова – «Люблю тебя» – и ссылка на фотоальбом. Я просмотрела мамины фотографии за эту неделю. Кактус в пустыне. Нарисованный на салфетке портрет официантки, мечтающей за стойкой. Незаконченная картина у кирпичной стены. На следующей неделе я, возможно, увижу, что она нарисует на ней дальше и куда потом отправится. Я задумалась, вернется ли она в Порт-Корал до наступления лета.
У Аны зазвонил телефон.
– Что такое, мама? – Какое-то время она слушала, что говорила миссис Пенья, а потом раздраженно села на кровати. – А мне зачем идти? Ну ладно, ладно… Я им скажу… Мам, ну я же сказала «ладно!» Я не повышаю голос… Я тоже тебя люблю. – Ана отключилась и посмотрела на меня, закатив глаза к потолку. – Сегодня экстренное городское собрание.
Собрания у нас обычно проходили раз в месяц, и последнее было всего две недели назад.
– А что случилось?
– Она не сказала. Но, зная этот городок, Саймон сменил музыку в закусочной, не спросив совета у viejitos
[14], а мама впала в панику.
Я встала и глянула в небольшое зеркало рядом с приставным столиком и крошечным алтарем. Там стояли пара цветных свечей и свежие цветы, старая коричневая фотография дедушки и единственный сохранившийся полароидный снимок моего отца. Я подкрасила губы и сунула в рот клубничный леденец.
Ана скатилась с моей кровати и пошла вслед за мной к двери.
– Скажи Мими про Гавану прямо сейчас. При мне она не будет на тебя кричать.
Я остановилась в прихожей, и она врезалась в меня сзади.
– Что? Нет уж. Это плохой план, – сказала я.
Кроме того, Мими в любом случае не станет кричать. Наоборот, когда она недовольна, то становится очень спокойной и сдержанной. Ее молчание давит, как каменная плита, и я как могу стараюсь этого избегать.
– Ах, малышка Роза.
Это было мое прозвище с детства, и я терпеть его не могла. Выйдя в кухню, мы рассказали Мими о собрании и помогли ей упаковать суп, который она захотела взять с собой.
Она с усилием переставила кастрюлю с плиты на стол и потерла поясницу, которая всегда болела, а мы достали контейнеры и принялись их наполнять. Мими лечит всех остальных, но ее саму невозможно заставить регулярно посещать врача. Уж не знаю, это свойство вообще всех стариков или только кубинцев – viejitos, например, тоже ведут себя так, словно человек способен жить вечно, питаясь только кофе, ромом и гаванскими сигарами.
Когда мы упаковали все контейнеры, Мими неодобрительно глянула на меня:
– Nos vamos
[15]. Но сначала сними свою пижаму.
Я подхватила сумку с контейнерами.
– Это не пижама, а ромпер.
Я прошла мимо нее к двери, зная, что она пойдет следом, как всегда, прихватив свои снадобья и свои суждения.
– Qué es un
[16] ромпер? – спросила она у Аны, и та расхохоталась.
