День уже подходил к концу, когда он нашел Кэлбрайта Батлера, чтобы доложить о перестрелке у железной дороги.
– На мой взгляд, это было совершенно бессмысленно, – сказал он. – Таких стычек следует всячески избегать.
Батлер откинулся на спинку складного стула, солнце светило ему в спину, и лицо оставалось в тени.
– Вы не все мне рассказываете, Чарльз. Эб Вулнер уже приходил. Он тоже считает, что вам не стоило ввязываться в эту переделку, но он также рассказал, как именно все произошло. Из-за немца.
– В первый и последний раз, сэр, – пообещал Чарльз.
– Я ведь вас предупреждал, – сказал Батлер не столько с упреком, сколько с сочувствием. – Может, мне удастся добиться перевода для этого крысеныша. Должен заметить, что он произвел довольно сильное впечатление на Вандерлея. Ваш второй лейтенант поет ему осанну и сравнивает со Стюартом. Всем говорит, что фон Гельм служит примером первой заповеди Джеба: на врага скачи галопом, от врага – рысью, и не важно, что после твоего галопа рысью идти уже будет некому.
– С лейтенантом фон Гельмом больше проблем не будет, обещаю, – сказал Чарльз, хотя уже не так уверенно. – Есть какие-нибудь новости об Амбруазе?
– Нет, сегодня снова ничего. Честно говоря, я не думаю, что мы вообще когда-нибудь узнаем, что случилось.
Чарльз мрачно кивнул, а потом рассказал о своей находке.
– Хочу завтра испытать ее на плацу. Все равно потом от нее толку не будет – кроме этих трех трубок, боеприпасов к ней нет. Двадцать один патрон.
– Мне бы хотелось посмотреть ее в деле.
– Я дам вам знать, когда поеду, сэр.
Устало отсалютовав, Чарльз вышел от командира, который еще какое-то время после его ухода печально смотрел на опущенный полог палатки, потом удрученно покачал головой и вернулся к своей работе.
Идти к себе, чтобы увидеть фон Гельма, совсем не хотелось, поэтому Чарльз снова повернул к конюшням. Там он проверил, хорошо ли Бедовый укрыт попоной, стоят ли его копыта на досках, а не на сырой земле. Потом долго гладил теплую шею серого. Настроение было хуже некуда, он чувствовал одновременно тоску и злость.
Что ж, таков солдатский удел почти после каждого сражения. Никто не мог бы объяснить, почему так происходило, но по опыту Чарльз уже знал, что это действительно так. Возможно, встреча с Гус Барклай развеяла бы его уныние. Но даже если бы это желание вдруг исполнилось, напомнил себе Чарльз, едва ли оно было мудрым. Для войны годятся лишь короткие связи с дамами вроде «почетных адьютантш» Стюарта, а не серьезные романы.
Было только одно существо в мире, которое он мог любить безоговорочно. Чарльз обнял серого за шею. Этот конь спас ему жизнь. Бедовый осторожно ущипнул губами его запястье, когда Чарльз погладил морду коня. Да, кроме этой привязанности, ничто не имело значения. И одно он знал точно: что бы ни случилось, они переживут любые трудности, если будут вместе.
Грохот выстрела пронесся по лесу. Бумажная мишень, прикрепленная к дереву, разорвалась в бледном свете дня, пораженная точно в центр.
Чарльз отвел рычаг под ствольной коробкой вниз, чтобы перезарядить винтовку. Потом взвел курок, прицелился и снова выстрелил. Неподалеку топталось несколько человек, и с каждым выстрелом их рты открывались немного шире.
– Матерь Божья… – пробормотал Эб Вулнер.
Густой дым поднимался вверх. Кэлбрайт Батлер считал выстрелы, похлопывая по ноге хлыстом с серебряной рукояткой. Когда затих звук последнего, нижняя часть мишени порхнула на землю, полностью оторвавшись. Батлер посмотрел на Чарльза:
– Получается семь выстрелов примерно за тринадцать секунд.
Кто-то из зрителей поднимал с земли медные гильзы на память. Чарльз подтолкнул одну носком ботинка и хмуро кивнул. Даже через перчатку он чувствовал, как раскалился вороненый ствол винтовки.
Наконец за всех высказался разведчик:
– Будем надеяться, у янки не слишком много таких винтовок. А то ведь они смогут заряжать их в понедельник и потом палить всю неделю.
Чарльз устало поплелся назад, к своей хибаре, где приладил винтовку на оружейную стойку. К счастью, фон Гельма не было, иначе вновь навалившаяся на него тоска стала бы совсем нестерпимой. Два оставшихся магазина Чарльз положил в свой походный сундук, снова с грустью размышляя о словах Купера об индустриальном превосходстве Севера. Разве эта винтовка не была ярким свидетельством такого превосходства? Почему, черт возьми, никто не хотел об этом думать?
А может, это он сам шел не в ногу? Был слишком придирчив? Стал скептиком, не способным принять на веру всеобщую убежденность в том, что выдержка и боевой дух армии помогут одолеть врага, который заведомо сильнее и лучше вооружен? Что ж, бывает и так. Но не всегда же.
Чарльз раскурил гадкую сигару, купленную втридорога у маркитанта. Пусть его повесят, если он знает, кто прав: скептик, затаившийся в его голове, или его храбрые воины, нашедшие добрые предзнаменования в северных газетах недельной давности. Из-за того что Макклеллан по-прежнему медлил, кое-кто из республиканцев уже требовал его смещения.
Ободряющие слухи приходили и из Норфолка, где уже почти завершилось строительство нового грозного броненосца. «Виргиния» – так назывался корабль – была построена из сгоревшего по ватерлинию парового фрегата «Мерримак», который раньше входил в списки флота США, а потом был подожжен федералами при спешной эвакуации базы в Норфолке. Конфедераты подняли затонувший корпус судна и заново отделали его, усилив железной обшивкой, превратившей корабль в броненосец. Говорили, что «Виргиния» может закончить эту войну одним-двумя залпами. Однако скептик в голове Чарльза и тут сомневался.
На следующий день с почтой его ждал приятный сюрприз – небольшой пакет, отправленный из Фредериксберга в конце ноября. В нем оказался сборник стихов Александра Поупа «Опыт о человеке» – маленькая книжица в кожаном переплете. На форзаце было написано:
Капитану Чарльзу Мэйну в действующую армию, Рождество 1861 года.
Внизу стояла подпись: «А. Барклай». С книгой была еще короткая записка: «Очень жаль, что вы не застали меня, но я надеюсь на новую встречу». В изящных линиях и завитушках ее прекрасного почерка Чарльз словно воочию увидел ее саму.
Многие солдаты носили с собой маленькие книги Нового Завета в карманах кителей или рубашек. Это подало Чарльзу идею. Стащив где-то лоскут мягкой кожи, он с помощью своего набора для починки сшил небольшой мешочек на завязке и приделал к нему длинный шнурок, чтобы можно было надевать на шею. Потом положил туда книгу и пристроил мешочек на грудь под рубашку. От этого почему-то сразу стало теплее на душе.
Несколько дней подарок поднимал ему настроение, даже несмотря на соседство фон Гельма. Немец приходил и уходил, почти не разговаривая с Чарльзом, хотя в глазах его всегда горел недобрый огонек. Как-то вечером, когда у Чарльза разболелся желудок и он решил не ходить на представление бродячих артистов, которые привезли в лагерь известную комедию «Бокс и Кокс»
[16], в палатку неожиданно заглянул его старший сержант.
