– Что, не нравится?
– Я привыкну.
– Ну, во всяком случае, с ней теплее, – усмехнулся Чарльз.
– Вы проезжали мимо?
– Вот уж не думал, что борода может вызвать такое отвращение.
– Эй, прекратите и отвечайте! – строго сказала она, однако Чарльз заметил, что ей понравилась шутка.
– Я просто откликнулся на ваше любезное приглашение навестить вас. Можно войти?
– Да-да… конечно. Простите, что заставила вас стоять на холоде.
Ее старое хлопчатобумажное платье, много раз стиранное и почти потерявшее свой желтый цвет, все равно было ей к лицу. Она казалась немного сонной, но довольной и взволнованной. В длинном ряду пуговок на ее платье недоставало одной, и Чарльз заметил, как в узкой щели на мгновение мелькнуло голое тело. Он вдруг почувствовал себя счастливым и немножко распутным.
Она перемешала тесто для блинчиков. Потом отложила ложку и положила руку на бедро.
– Перед тем как мы поговорим о вашем визите всерьез, один вопрос: вы и дальше собираетесь называть меня тем гадким именем?
– Скорее всего. Время сейчас военное, и нам всем приходится мириться с чем-то неприятным. – Чарльз старался подражать ее язвительной манере.
Она это поняла и снова улыбнулась:
– Ладно, постараюсь быть патриотичной. Скоро будем завтракать. Хватит на всех. Я пока подогрею воды, чтобы вы смогли раньше умыться.
– Хорошо бы, а то ваш дом станет похож на выгребную яму.
Она вдруг взяла его за левую руку:
– Дайте-ка посмотреть на вас. Вы здоровы? Я слышала, скоро начнутся тяжелые бои. Слава Богу, вы хотя бы пережили зиму, а ведь многим это не удалось, говорят, потери очень большие. – Заметив его улыбку, она сердито тряхнула головой. – Вы смеетесь надо мной?
– Ну что вы, мэм! Просто я насчитал с полдюжины вопросов и утверждений. Даже не знаю, на что отвечать сначала.
Она порозовела, или ему так только показалось. Ручаться он бы не стал, потому что комнату освещал лишь огонь в большом каменном очаге, а утро выдалось пасмурное.
В огромной кухне с дощатым полом стоял большой обеденный стол со стульями, несколько столов поменьше и массивная разделочная тумба на толстых опорах. Вся мебель была простой и добротной, как и сам дом. Наверное, Барклай, как и Амбруаз, был хорошим столяром, с уколом зависти подумал Чарльз.
– Сначала? – переспросила Августа, переворачивая аппетитно скворчащие куски окорока на большой чугунной сковороде. – Для начала скажите, как вы вообще. От вас так давно не было вестей. Я уже начала беспокоиться.
– Разве я вам не говорил, что я не большой мастер сочинять письма? Особенно если надо писать такому образованному человеку, как вы. К тому же есть еще одна причина. Армейская почта идет медленнее улитки. Ваш подарок пришел с опозданием, но я все равно благодарен вам за то, что вы меня не забыли.
– Да разве могло быть иначе?! – воскликнула она и тут же смущенно отвернулась. – Как-никак Рождество…
– Книга очень красивая.
– Но вы ее не читали.
– Пока не было времени.
– Да, это веская причина, я бы сказала. Вы надолго приехали?
За внешней легкостью этого вопроса он услышал нечто совершенно неожиданное и очень приятное.
– До завтрашнего утра, если это вас не скомпрометирует. Я могу переночевать в конюшне вместе со своей лошадью.
Ладонь Августы снова уперлась в бок.
– Перед кем меня компрометировать, капитан? Перед Вашингтоном? Или Босуортом? Они оба вполне благоразумные люди. У меня есть свободная комната, а ближайшие соседи – за милю отсюда.
– Хорошо, но у меня все равно есть причина тревожиться за вас. Здесь скоро начнутся бои, а вы…
Послышался тихий шлепок. Чарльз посмотрел вниз и увидел, что от брюк отвалился кусок грязи и упал на пол. Он смущенно наклонился и поднял подсохший комок.
– Так, а ну-ка, быстро выходите из кухни со всем этим, – взмахнула ложкой Августа, – а уж потом будем есть и разговаривать. Идите в мою спальню, вон туда. Я попрошу кого-нибудь принести вам воду для мытья и старую ночную сорочку Барклая. На чердаке еще остались его вещи. Форму бросьте в коридоре, я ее вычищу. – Говоря это, она подталкивала его ложкой, такая же решительная, как сержант, гоняющий новобранцев. – Марш отсюда! – ткнула она его в последний раз, и Чарльз с хохотом вышел.
Одного присутствия Гус Барклай рядом хватило, чтобы вывести его из того мрачного уныния, в котором он находился все последнее время. Чарльз с наслаждением окунулся в горячую воду в цинковой ванне и принялся натирать себя куском домашнего мыла, сначала сняв с шеи шнурок и бережно отложив кожаный мешочек с книгой в сторону.
Потом он надел длинную просторную рубаху и вернулся в кухню, где хозяйка положила ему на тарелку простой и вкусной еды. Бывшие рабы сидели с ними за одним столом. Августа сказала, что они всегда едят на кухне.
– Хотя входят только через заднюю дверь. Некоторые из моих соседей очень набожные люди, не пропускают ни одной службы, так они, пожалуй, сожгли бы меня, если бы увидели, как чернокожие заходят в дом, когда им вздумается. Мы все втроем посоветовались и решили, что должны немного поступиться гордостью, если хотим иметь крышу над головой.
Негры заулыбались и согласно закивали. Чарльз понял, что они и Гус – самая настоящая семья и эта семья сразу приняла его.
Когда он снова надел вычищенный мундир, она показала ему свои поля и постройки. Они гуляли не спеша; мороз отступил, стало гораздо теплее, голая земля дышала запахами скорой весны. Говорили обо всем. О Ричмонде, где Августа дважды за осень продавала то, что вырастила на ферме.
– У меня сложилось впечатление, что в этом городе все так и норовят обмануть друг друга, – заметила она.
О разочаровании в армии.
– Штабные офицеры ужасно заняты. По моим подсчетам, пятьдесят процентов своего времени они тратят на политику, пятьдесят – на перекладывание бумажек с места на место и еще пятьдесят – на споры.
– Это уже сто пятьдесят процентов!
– Вот поэтому им и некогда воевать.
О ее дяде, бригадном генерале Джеке Дункане. Ей бы хотелось знать, где он сейчас, чтобы написать ему. Нелегальные курьеры за деньги могли доставить любую корреспонденцию через расположение и конфедератов, и федералов с помощью фальшивых пропусков и взяток.
А потом Гус неожиданно заговорила о прошлом:
– Я хотела ребенка, и Барклай тоже. Но я смогла забеременеть только один раз, да и то очень не скоро.
Они шли по дорожке, проложенной вдоль небольшого яблоневого сада. Низкое вечернее солнце расчерчивало землю паутиной теней. Августа была в старом рабочем жакете, доходящем до бедер; руки она сложила на груди, спрятав ладони в рукава. Говоря о ребенке, на Чарльза она не смотрела, но никакого смущения на ее лице он не заметил. Да он и сам не смущался.
