– Мы так долго здесь торчим, что за это время они уж точно успеют хорошо подготовиться.
– Плохая там земля, у Фредериксберга. И что нам придется там делать? Тащиться вверх по склонам, как «красные мундиры» у Брид-Хилла, чтобы нас точно так же сбросили вниз?
– Этот генерал просто дерьмо, ни на что не годится, разве что усы свои расчесывать. Похоже, в этой стране вообще нет офицера, который привел бы армию к победе.
Несмотря на призывы Лайджа Фармера верить и не обращать внимания на ворчунов, Билли уже начинал верить как раз этим ворчунам. А после того как по лагерю поползли слухи о том, что Бернсайд спрашивает совета по стратегии у своего личного повара, надежды на нового командующего и вовсе развеялись.
Сырая гнетущая погода только усиливала его тревогу, да и к тому же вскоре подкосила его физически. И вот девятого декабря Билли начал сильно чихать, потом добавились тошнота и головная боль, и уже на следующий вечер, когда понтонный обоз тронулся к предварительно разведанному полю за рекой, он почувствовал, что весь горит. Но промолчал.
Они двигались так тихо, как только могли. Висевший над землей туман еще больше приглушал звуки. В три часа утра регулярный батальон с помощью Пятнадцатого и Пятидесятого Нью-Йоркских добровольческих инженерных батальонов начал выгружать лодки, пока погонщики, тихо ругаясь, успокаивали лошадей, чтобы убавить шума.
Все понимали, что означают светлые пятна в тумане, – на другом берегу, среди деревьев и высоких домов, горели сторожевые костры конфедератов.
– Тише! – повторял Билли почти каждую минуту.
Таща лодки через вспаханное поле, солдаты то и дело роняли их, натыкались друг на друга, что едва не заканчивалось дракой. Все думали только о том, что затевать кампанию в такое время года было непростительной глупостью.
Лихорадка путала мысли Билли и мешала видеть отчетливо. Но он держался, тихо отдавал приказы, указывал направление, сам заменял чересчур уставших, когда те спотыкались и падали. Заморосил дождь. Билли чувствовал, как ломит все тело.
Во время перерыва в работе он обхватил себя руками в тщетной попытке согреться. Вдруг кто-то положил ладонь ему на плечо.
– Здесь еще полно работы, – сказал Лайдж, – а вам срочно нужно к врачу.
Билли резко отдернул плечо.
– Я в порядке, – буркнул он, дрожа от озноба.
Лайдж ничего не ответил, но Билли все равно знал, что он обиделся. Он начал было извиняться, но Лайдж развернулся и пошел к остальным.
Билли охватил стыд, а потом он вдруг ощутил совершенно неожиданную неприязнь к другу. Да как вообще Лайдж может верить во всю эту ерунду в Писании? Если сострадательный Бог существует, почему Он допускает эту чудовищную войну?
Они продолжали работать, непрерывно наблюдая за сторожевыми кострами на другом берегу реки. Из-за дождя костры время от времени начинали сильно дымить, но бунтовщики поддерживали огонь сухими дровами. Один из костров, прямо напротив возводимого моста, привлекал особое внимание, потому что солдата возле него видно было почти отчетливо. Обросший густой бородой, очень подвижный, он постоянно вышагивал взад-вперед, как будто в нем кипела вся энергия мира. Уже почти светало, когда доставили первые лодки. Одну уронили, и она шлепнулась на отмель с грохотом выстрела. Билли услышал, как кто-то воскликнул:
– Ну всё!
А потом он увидел, как дозорный бунтовщиков выхватил из костра ветку и взмахнул ею над головой, рассыпав арку искр.
– Поднажмите, ребята! – рявкнул Лайдж, перекрикивая дозорного. – Теперь можно не осторожничать!
Они бросились вперед, волоча балки, доски и поручни, и тут на противоположном берегу раздался выстрел маленькой сигнальной пушки. За кострами показались бегущие фигуры. Из-за спин инженеров уже бежали полусонные снайперы, на бегу поднимая оружие. Наверху на обрыве артиллеристы выкатывали пушки, но Билли почему-то показалось, что от них особой защиты не будет.
Пять понтонных уже стояли на якорях, на двух из них успели сделать настил из досок, когда вражеские стрелки открыли огонь. Отряд лейтенанта Кросса, лицо которого отливало нездоровой желтизной в предрассветном сумраке, сел в лодки, чтобы ударить по вражескому берегу, куда он вполне мог и не добраться.
Билли работал у края моста, доходящего уже до середины реки, помогал укреплять каждую лодку парой балок, чтобы потом добавлять ее к общей конструкции. Когда раздались выстрелы, одна пуля шлепнулась в воду справа от него, еще одна попала в верхнюю кромку понтонной лодки, около которой он стоял на коленях.
– Эх, ружье бы мне сейчас, – сказал кто-то.
Солдаты начали сколачивать настил. Вдруг один из них пошатнулся, шагнул в сторону и упал в Раппаханнок.
На мгновение все оцепенели. Потом к раненому потянулись несколько рук, чтобы вытащить его. Билли в жизни не чувствовал такой ледяной воды. На мост вбежал Лайдж:
– Мужайтесь, ребята! Наши души вверены Богу. Он один наша помощь и наша защита.
Таща вместе с другими раненого, с которого дождем лилась смешанная с кровью вода, Билли не выдержал:
– Да замолчите вы, Лайдж! Божья защита не очень-то помогла этому человеку, да и нам всем вряд ли поможет, так что хватит тут проповедовать, ладно?
Седобородый солдат весь как будто съежился. Гнев, на секунду вспыхнувший в его глазах, тут же сменился печалью. Билли хотелось откусить себе язык. Все смотрели на него, но он видел только одного человека. Подбежав к Лайджу по скользким доскам моста, он схватил его за руку:
– Послушайте, я не хотел… Мне ужасно жаль, если я сказал что-то такое…
– Ложись! – закричал вдруг Лайдж.
С противоположного берега грянул мощный пушечный залп. Лайдж толкнул Билли вниз и упал на него сверху.
Голова Билли ударилась о мост. Он попытался встать, но чудовищная слабость словно налила его тело свинцом. Болезнь, усталость, отчаяние не давали ему пошевелиться, и, стыдясь самого себя, Билли провалился в утешительную черноту.
Позже в тот же день – одиннадцатого декабря, в пятницу, – он лежал в полевом госпитале в Фалмуте. Уже будучи здесь, он узнал, что его товарищи работали все утро под непрерывным огнем и к полудню закончили два из пяти необходимых мостов через Раппаханнок.
Еще слишком слабый, чтобы вернуться в строй, субботу он провел в госпитале, прислушиваясь к канонаде. В воскресенье пришел Лайдж. Пройдя через ряды тесно составленных коек, он нашел своего молодого друга, сел на ящик рядом с шестом, на котором висел фонарь, и спросил, как Билли себя чувствует.
– Мне очень стыдно, Лайдж. Стыдно за то, что я сказал и как я это сказал.
– Что ж, сэр, – чуть официально ответил тот, – признаюсь, на какое-то время я принял это близко к сердцу.
– Но все равно спасли меня от ранения.
– Никто из нас не совершенен, а Господь всегда учил прощению. Вы были нездоровы, все устали, а положение стало смертельно опасным. Разве можно винить человека за неосторожное слово в таких обстоятельствах? – Его библейское лицо смягчилось. – Уверен, вы хотите знать новости. Но боюсь, дурные предчувствия, высказанные вами и еще многими, полностью сбылись. Даже моя вера слегка пошатнулась после вчерашних событий.
