Потом он рассказывал ей о кавалеристах Конфедерации, ставших настоящими легендами. О прославленном командире Тёрнере Эшби, который с самоубийственной дерзостью носился на своем белом жеребце словно комета. Поговаривали, что он горел желанием отомстить за своего убитого брата Ричарда. Во время одного из боев в долине Эшби был убит. И о Джоне Мосби, который раньше служил разведчиком у Стюарта и прославился во время знаменитого Рейда Стюарта против Макклеллана, а теперь командовал добровольческим партизанским соединением, действовавшим в округах Лаудон, Фокир и Фэрфакс, получивших название Конфедерация Мосби.
– Янки хотят повесить его как преступника.
А еще о Джоне Ханте Моргане из Кентукки, которого прозвали Молнией Конфедерации. И о другом западном кавалеристе – необразованном плантаторе Бедфорде Форресте, о котором ходили самые фантастические слухи.
– У него тоже есть прозвище?
– Чародей Седла.
– Себя пропустил, Чарльз.
– О нет. Эба и всех нас называют Железными скаутами.
– Звучит как комплимент.
Чарльз улыбнулся:
– Я тоже так думаю.
– Если ты настолько особенный, янки наверняка считают тебя важной мишенью.
Чарльз посмотрел на нее, поднося ко рту суповую косточку. Ни в голосе Августы, ни в выражении ее лица не было и намека на шутку.
В ленивой полудреме после занятий любовью Чарльзу нравилось делиться с Гус своими воспоминаниями. Во всех смешных подробностях он описал ей, как его одурачили, побрив половину головы в первый день в Вест-Пойнте. Рассказал об однополчанах, с которыми познакомился и которыми так восхищался во Втором кавалерийском, а теперь один из них, Джордж Томас, воевал на другой стороне. О капитане Бенте, который неизвестно почему ненавидел всю их семью, он тоже рассказал. Как умел, Чарльз описывал ей так полюбившиеся ему картины Техаса: раздолье его зеленых полей, постоянный ветер, который там называют северянином, пеканы и небольшие дубы, блестящие после дождя, и жаворонков, поющих на ветках.
– Красивее тех мест нет ничего в целом свете.
– Тебе хотелось бы туда вернуться?
– Раньше да. – Он взял ее за руку. – Но не теперь.
Утром, сидя за тарелкой дымящейся кукурузной каши, Чарльз обычно любовался нежным, еще чуть заспанным лицом Гус, а потом, когда после нескольких глотков крепкого кофе она немного приходила в себя, рассказывал ей о соперничестве, царящем в кавалерии. Его старый друг Фиц Ли, теперь важный генерал, с которым они редко виделись, не любил Хэмптона, потому что того не любил Стюарт и потому что Хэмптон постоянно обходил его по службе, и поделать с этим вечным соревнованием ничего было нельзя.
Когда в этот раз он собрался уезжать, Гус четыре раза поцеловала его в губы, а потом прошептала:
– Ты скоро вернешься?
– Не знаю. Скоро нас отправляют на юг штата добывать лошадей. Мы очень многих потеряли.
– Скажи там своему генералу Хэмптону: я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– А ты скажи Босу и Вашингтону, чтобы спать ложились с карабинами… заряженными.
– Да что с тобой, Чарли? – язвительно спросил его Эб Вулнер, когда Чарльз вернулся в гарнизон. – Раньше ты говорил только о Бедовом и о войне, а теперь уже целый час талдычишь только об этой своей девушке. Ты вообще помнишь, зачем мы здесь?
Слова друга больно резанули и обидели Чарльза, но он промолчал.
Потому что ему нечего было ответить.
Глава 68
Вирджилии было очень неприятно просить посетителя уйти. Каким бы странным он ни был, пациенты его любили и ждали его воскресных посещений, хотя иногда он и не появлялся, потому что не мог уговорить команду взять его на борт военного парохода, приходившего на пристань Аква-Крик.
Но когда он приезжал, его карманы раздувались от мятных лепешек, а ранец бывал битком набит дешевыми перьями и писчей бумагой, резаным табаком, маленькими баночками джема и купюрами по пять и десять центов, которые он раздавал раненым, чтобы те могли купить себе свежего молока у приходящих торговцев.
Вирджилия догадывалась, что этот человек ущемляет себя во всем, чтобы купить эти скромные гостинцы. Служа обычным переписчиком в казначействе при генеральном штабе, зарабатывал он явно немного. Кроме этого, а еще имени, она знала о нем лишь то, что он, похоже, испытывал потребность касаться раненых и утешать их.
День только начинался. Светило бледное февральское солнце. Пристань – огромное скопление доков, железнодорожных рельсов, строений из необструганных сосновых досок, палаток, населенных тысячами солдат, штатских и беглых рабов, – была еще относительно тиха, как обычно по выходным. Пациенты этого длинного и узкого госпитального здания все были либо ранены в перестрелках, либо заболели во время позорного Грязевого марша.
Вирджилия уже заметила, что в последнее время настроения в армии изменились в лучшую сторону. Весной генерал Хукер должен был возглавить наступление, которое могло стать последним крестовым походом против бунтовщиков. О будущих раненых союзной армии она думала с нежностью и заботой, но мысль о страдании таких же парней по другую сторону вызывала у нее только радость. Каждый крик боли южанина был для нее словно еще одной монетой, призванной оплатить их долг перед Грейди и его народом.
Услышав голоса в приемном покое, она подошла к Воскресному самаритянину, который сидел рядом со спящим солдатом, нежно сжимая в ладонях руку юноши. Мужчине было лет сорок пять; крепкое телосложение и густая борода делали его похожим на портового грузчика. У него были добрые глаза и открытое лицо, а на лацкане своего мешковатого пиджака он всегда носил какое-нибудь украшение – сегодня это был приколотый булавкой помятый тюльпан.
– Уолт, пришли посетители, – сказала она.
Медленно и немного неуклюже воскресный гость поднялся с табурета, который его внушительная фигура полностью скрывала. Солдат почувствовал, как Уолт отпустил его руку, и открыл глаза:
– Не уходите…
– Я еще приду, – ответил Уолт, наклоняясь и целуя юношу в щеку.
Некоторые медсестры называли такое поведение противоестественным, но большинство пациентов, ожидавших встречи с пилой хирурга или страдающих от адской боли, радовались прикосновениям и поцелуям Уолта. Им ведь, возможно, не суждено было испытать других проявлений любви.
– На следующей неделе, мисс Хазард, если смогу, – пообещал он, вскидывая на плечо ранец.
Когда Уолт шаркающей походкой прошел по проходу и вышел в дверь, с другой стороны в палату уже входили официальные гости. Делегация состояла из двух женщин и четырех мужчин из Санитарной комиссии, и с ними был еще один человек, которого остальные шестеро слушали с явным почтением. Вирджилия подумала о том, что недавняя уборка в палате пришлась очень кстати – дезинфицирующие средства немного приглушили вонь от крови и гнойных ран.
