– Нет… нет! Все, что ты задумал, прекрасно, если только я всегда смогу быть рядом с тобой.
Теснее прижавшись к нему, она почувствовала его возбуждение и сама задрожала от сильного желания. Но этот человек пленил ее не только как мужчина. Она восхищалась его силой, его честолюбием, той властью, которую в итоге они могли разделить.
– Всегда, – повторил Пауэлл, подхватывая ее на руки словно пушинку. – Однако, чтобы гарантировать это, мы должны прийти к соглашению, что Джеймс Хантун, эсквайр, – расходный материал.
Ее страстный поцелуй послужил ему ответом.
Во второй половине дня в среду, первого июля, Стэнли вышел из вагона первого класса балтиморского поезда. Даже после изрядного количества выпитого бурбона он все еще не мог прийти в себя после того, что случилось с ним за последние двадцать четыре часа.
Слухи о предстоящем сражении достигли Лихай-Стейшн. Они с Изабель уже собирали вещи, чтобы уехать в свой летний дом в Ньюпорте, когда пришла гневная телеграмма от Стэнтона. Всю прошлую ночь и весь день Стэнли провел в поезде в окружении толпы, не говорившей ни о чем другом, кроме сражения, которое должно было вот-вот начаться, если уже не началось, в окрестностях торгового города Чамберсберг. Измученный и основательно пьяный, в половине седьмого Стэнли вошел в приемную министра, где выдержал десятиминутный разнос Стэнтона, а потом взял экипаж и отправился на север от Капитолийского холма.
Старое кирпичное здание на углу Первой и Эй-стрит было окружено убогими лавчонками и бараками. После того как британцы в августе 1814 года сожгли старый капитолий, конгресс и сенаторы временно заседали здесь, и здесь даже умер Кэлхун, а начиная с 1861 года здание отдали под тюрьму для самой разной публики. Здесь сидели женщины, шпионившие в пользу Конфедерации, мошенники и проститутки, журналисты, чересчур драчливые офицеры, вроде Джадсона Килпатрика и Джорджа Кастера.
Стэнли успел написать о своем приходе. У столбика рядом с входом на Первой улице был привязан гнедой Бейкера. Сам полковник ждал снаружи. Он был зол, но заметно нервничал. Рядом топтался начальник тюрьмы Вуд.
– Где он? – резко спросил Стэнли, обращаясь к Вуду.
– Камера номер шестнадцать. Там мы держим всех редакторов и журналистов.
– Вы убрали оттуда остальных? Важно, чтобы меня никто не узнал. Газетчики сразу поймут… – (Его заверили, что все сделано как надо.) – Это ваша ошибка, Бейкер, и вы это знаете.
– Я не виноват, – возразил Бейкер, когда Стэнли пошел вверх по темной вонючей лестнице, освещенной мигающим светом газовых фонарей, развешенных на стенах далеко друг от друга.
– Министр думает иначе. Если мы не сумеем это уладить, вы можете потерять вашу драгоценную игрушку – те четыре кавалерийских взвода, которые Линкольн передал вам по вашему настоянию.
Они поднимались все выше, мимо камер с заключенными и теми, кто еще находился под следствием. Камера номер шестнадцать оказалась длинным пустым помещением с единственным газовым фонарем над дверью и одним грязным окном в дальнем конце. На потолке и по углам висели гирлянды паутины. Те части стены, которые можно было рассмотреть, покрывали странные пятна, остальное скрывали двухъярусные кровати с грудами замызганных одеял и всякого барахла.
На полу были разбросаны упаковочные коробки, пустые бутылки, предметы мужской одежды. Кроме кроватей, обстановка состояла из двух грязных сосновых столов и скамеек рядом с ними. О качестве тюремной пищи можно было судить по надписи на стене, нацарапанной углем:
– Нижняя койка, слева, – прошептал Вуд.
По скрипучему полу они подошли к маленькому человеку, почти карлику, который храпел, отвернувшись к стене. Видимая часть его лица была сплошь синей, глаз превратился в заплывшую желтую щелку.
– Боже мой!.. – выдохнул Стэнли.
Рэндольф пошевелился, но не проснулся. Стэнли оттолкнул Бейкера в сторону и вышел из камеры.
– Короче говоря, что мы имеем, – сказал он уже в кабинете Вуда, громко хлопнув дверью. – Черная шлюха сбежала, когда Рэндольфа забирали из борделя миссис Деворе. Шлюха дала телеграмму в Цинциннати. Владельцы газеты Рэндольфа – демократы, но они достаточно влиятельны в Огайо, чтобы добиться реакции от администрации республиканцев, я говорю конкретно о мистере Стэнтоне. Мне плевать, приплетете ли вы сюда закон о свободе личности или нет, но утром Рэндольф должен быть освобожден.
– Ладно, – вздохнул Бейкер, – все ясно.
– Черта с два вам ясно! Кто его так избил?
– Человек, которого вы мне прислали. Дейтон.
– Избавьтесь от него.
Бейкер погладил бороду и пожал плечами:
– Да запросто.
– И от свидетельниц тоже.
– С этим не так просто.
– Почему? Одна у вас под замком…
– Белая проститутка, – согласился Вуд. – Но она была не одна.
– Узнайте имя черномазой у миссис Деворе, – приказал Стэнли Бейкеру. – Найдите ее и выставьте обеих женщин из Вашингтона. Пригрозите им, заплатите, делайте что хотите, но я хочу, чтобы они оказались за пятьсот или за тысячу миль отсюда. Скажите им, чтобы взяли себе другие имена, если им дороги их шкуры. – Бейкер хотел было что-то возразить, но Стэнли взорвался: – Сделайте это, полковник, или вы нигде и ничем больше не будете командовать!
Неразборчиво бормоча что-то, Бейкер отвернулся. Вуд почесал подбородок:
– Да, но остается еще и сам Рэндольф. Ему-то никто не укоротит язык, вы же знаете.
Бешеный взгляд Стэнли разом объяснил начальнику тюрьмы, что сейчас не время для шуток.
– За Рэндольфа отвечает лично мистер Стэнтон. Министр как раз сейчас встречается с сенатором Уэйдом, и можно ожидать, что кто-то из уважаемых конгрессменов в скором времени свяжется с издателями Рэндольфа. Их рекомендация будет очень простой – помалкивать ради их же пользы, если не хотят вечно получать неприятности. Думаю, они предпочтут первое. К тому же, даже если Рэндольф заговорит, кто подтвердит его дикие обвинения? Не его газета. И уж точно никто отсюда… – Он мрачно посмотрел на начальника тюрьмы и шефа сыскного бюро. – Женщины ничего не расскажут, – продолжал Стэнли. – Дейтон тоже. О крайностях правительства сейчас ходит так много ничем не подтвержденных слухов. Еще один погоды не сделает.
– Завтра же поговорю с Дейтоном, – пообещал Бейкер.
– Сегодня, – ответил Стэнли.
Он спустился вниз и вышел на площадь, где из только что подъехавшего фургона выводили офицеров Союза, очевидно арестованных за дисциплинарные проступки. Из тюремных окон доносились вульгарные крики:
– А вот и свежачок! Новеньких привезли!
– Мне очень жаль, – сказал Лафайет Бейкер все еще сонному Елкане Бенту.
Была уже половина двенадцатого. Бента разбудил и привез в контору агент О’Делл, который признался, что сам ничего не знает о причинах такого срочного вызова.
