Глава 98
Позже Юдифь поняла, что эта катастрофа была неизбежна. Все ее признаки она наблюдала уже давно.
Купер редко спал больше двух часов за ночь. Часто он вообще не приходил домой, а просто расстилал одеяло на полу в конторе и ложился там. Люциуса он тоже измучил до крайности, и однажды молодой человек все-таки набрался храбрости и тайком спросил у Юдифь, неужели она не может ничего сделать, чтобы хоть немного замедлить безумный бег мужа.
Люциус намекнул, что некоторые из заданий, которые ему дает Купер, не имеют никакого смысла. Ее это не удивило – она уже давно видела, что переутомленный мозг ее мужа часто путает движение с целью.
Она пообещала Люциусу что-нибудь предпринять. И действительно вскоре поговорила с Купером, очень мягко и деликатно, однако лишь вызвала его гнев, после чего он перестал появляться на Традд-стрит целыми днями.
Поскольку теперь он взрывался без всякой очевидной или объяснимой причины, то и предсказать, когда произойдет этот взрыв, чтобы избежать его, было невозможно. Единственное, что могла еще сделать Юдифь, – это стараться поддерживать в доме тишину, когда Купер приходил домой. Мари-Луизе было запрещено играть на пианино или петь, хотя Юдифь пришлось даже поссориться с дочерью из-за этого. Юдифь больше не приглашала гостей и сама отказывалась от приглашений.
Таким образом ей удавалось поддерживать неустойчивое равновесие до середины апреля, когда стало известно, что генерал Борегар оставляет пост командующего объединенным военным округом Северной Каролины и Южной Виргинии. Теперь на него возлагалась ответственность за оборону Ричмонда. Наскоро был организован прощальный прием в Миллс-Хаусе. Купер сообщил об этом жене и сказал, что они должны туда пойти. В день приема Юдифь попыталась отговорить его – ночью он спал меньше часа, но Купер уже схватил серый цилиндр и перчатки в тон, взял свою лучшую прогулочную трость, и Юдифь поняла, что проиграла.
Они вышли через ворота дома на Традд-стрит. Юдифь взяла мужа под руку. А он с озадаченным видом прислушивался к звону колоколов церкви Святого Михаила.
На Митинг-стрит они повернули на север, к отелю. Теплый воздух, золотистый свет газовых фонарей и голубые вечерние тени создавали иллюзию мирного города. Но Юдифь видела, что в душе Купера мира и покоя нет. С тех пор как они вышли из дому, он не произнес ни слова. И хотя она уже привыкла к его безжизненному взгляду и мрачному лицу, она все равно не могла смотреть на мужа без боли.
Они дошли до перекрестка с Брод-стрит и ненадолго остановились у церкви Святого Михаила, возле которой стояли двое солдат. Примерно в половине квартала от них, на другой стороне Митинг-стрит, к ним приближалась группа заключенных – человек восемнадцать-двадцать. Видимо, этих янки взяли в плен у острова Моррис. Вели их три совсем молоденьких солдатика в серых мундирах; все пленные были старше, они смеялись и разговаривали – так, словно даже радовались своему положению.
Свет фонарей сверкнул на штыках конвойных и отразился в глазах Купера. У него ужасно болела голова от громкого звона колоколов. Купер молча наблюдал за тем, как янки, шаркая ногами и посмеиваясь, пошли через Митинг-стрит, направляясь к перекрестку, где стоял он с женой. Сержант в синей форме, с приличным животиком, заметив Юдифь, улыбнулся и сказал что-то пленному рядом с ним.
Купер вдруг вырвался из руки жены и выбежал на мостовую. Юдифь окликнула его, но он уже выдернул сержанта из строя. Молодой конвойный во главе колонны и двое в конце ошеломленно замерли.
– Я видел, как ты смотрел на мою жену! – закричал Купер, тряся перепуганного пленного за плечо. – Не смей на нее пялиться и держи свой грязный язык за зубами!
Все заговорили разом, заглушая друг друга.
– Послушайте, этот человек не совсем… – слышался голос Юдифь.
– Сэр, вы не должны мешать… – опомнился конвойный.
– Эй, полегче, он не сказал ничего такого… – заступился ирландец, шедший рядом с сержантом.
– Мне лучше знать! – Купер уже пронзительно кричал. Он ткнул в сержанта тростью. – Я видел!
– Мистер, у вас что, не все дома? – Сержант быстро попятился, наткнувшись на стоявших сзади людей. – Эй, кто-нибудь, уберите от меня этого полоумного южанина…
– Я видел твое лицо! Ты сказал о ней какую-то гадость!
Куперу теперь уже поневоле приходилось кричать, потому что пленные подняли шум, да еще колокола никак не умолкали.
– Пожалуйста, сэр, прекратите! – безуспешно просил конвойный.
– Я знаю, что ты это сделал, и, видит Бог, ты извинишься!
– И не подумаю! – взбеленился сержант. – Хрен ты от меня получишь, а не извинения, предатель гребаный!
В свете фонаря сверкнула взлетевшая вверх трость. Юдифь закричала, когда Купер ударил сержанта по голове сверху, а потом – в правый висок. Янки вскинул руки, защищаясь от ударов:
– Да остановите вы его!
Купер рванул вниз его руку и ударил еще два раза. Сержант упал на одно колено; голова его тряслась.
Ирландец попытался вмешаться, но Купер ткнул металлическим наконечником трости ему в горло, а потом снова ударил ею сержанта. От удара трость сломалась.
– О Боже… Купер, прекрати!
Юдифь схватила его за рукав и вдруг увидела пену у него на губах. Он грубо оттолкнул жену.
Сжимая в руке обломок трости, он со всего размаху ударил сержанта по голове серебряным набалдашником. На волосах янки проступила кровь. Юдифь снова попробовала удержать руку Купера, но он отдернул ее со звериной яростью, локтем больно ударив ей в грудь. А потом она услышала ругательства, которых за все годы их жизни он ни разу не произносил при ней.
Двое пленных присоединились к перепуганным конвойным, чтобы попытаться остановить новое нападение Купера, но он как-то проскочил мимо них и, держа обломок трости обеими руками, снова замахнулся им для удара. Сержант, стоявший на коленях на мостовой, прижимал ладонь к правому глазу. По его лбу текла кровь, сочась между пальцами.
– Ты убил моего сына! – кричал Купер, нанося новый удар.
Несколько рук наконец вцепились в него, и пока одни пленные держали, другие с трудом расцепили его кулак; трость упала на землю. Сержант всхлипывал от ужаса. Янки вместе с конвойными окружили Купера и потащили его с мостовой на тротуар. Пытаясь вырваться, он толкался, брыкался, кусался и продолжал кричать:
– Отпустите меня… он убил моего мальчика… мой сын мертв… он его убил!
Когда его наконец дотащили до тротуара, восемь колоколов на церковной колокольне начали отбивать очередной час. Звуки гулким эхом отдавались в его голове. Купер лежал на земле; янки нависали над ним, и их лица не предвещали ничего хорошего. Один вдруг пнул его.
– Прошу, пропустите меня! – кричала Юдифь. – Он не в себе!..
На нее никто не обращал внимания. Она увидела, как другой пленный наступил на вытянутую руку Купера. В отчаянии она начала колотить по их синим спинам:
