– Не сметь удирать! – крикнул он, ударяя плоской стороной сабли по спине Билли. – Сражение в той стороне!
Он показал саблей на восток. Концы черной шелковой повязки на его правом рукаве трепались на ветру.
– Сэр, я потерял мушкет… – стараясь тянуть гласные, откликнулся Билли.
– Ты не найдешь новый, если будешь прятаться здесь! – (Последовал второй удар.) – Живей, солдат!
Билли моргнул, а сам подумал: «Надо попробовать перейти где-нибудь в другом месте. Наверняка там то же самое».
– Такие, как ты, вызывают у меня отвращение, – вдруг заявил капитан. – Мы потеряли великого человека, а вы, вместо того чтобы отдать дань уважения его памяти, ведете себя как последние трусы!
Боясь выдать себя, Билли не хотел отвечать, но почувствовал, что должен.
– Не знаю, о чем вы, сэр… – Он действительно не знал. – Кого мы потеряли?
– Генерала Стюарта, тупица! Конница Шеридана обошла нас с фланга у Ричмонда. Они убили генерала у «Желтой таверны» позавчера. А теперь шагай, или попадешь под арест!
Билли повернулся и неровной походкой потащился к обочине, в сторону полевых укреплений. Над головой опять черным цветком распустился взорвавшийся снаряд. Он наклонил голову и, спотыкаясь, пошел вперед, чувствуя мучительную боль при каждом шаге.
Расстояние от одного отвесного берега Потомак-Крик до другого составляло четыреста футов. Раньше их соединял мост, висевший в восьмидесяти футах над водой, но конфедераты его разрушили. Хаупт его восстановил; Бернсайд снова разрушил, чтобы враги не могли им пользоваться. Теперь Строительный корпус в очередной раз ремонтировал этот мост.
На дне расселины Джордж и его люди рубили и укладывали бревна для подпорок. Хаупта здесь уже не было, но остались его чертежи и порядок работ. И за сорок часов копия эстакады, которую мистер Линкольн язвительно называл могучим сооружением из кукурузных стеблей и жердей для фасоли, была построена.
Им приходилось работать на износ, без сна и отдыха, потому что солдаты, возвращавшиеся после сражения в Спотсильвейни-Корт-Хаусе, говорили, что потери с обеих сторон просто чудовищные. Временные госпитали могли принять только самых тяжелых. У них тоже были свои потери – во время строительства на разных участках моста восемь человек упали в воду, четверо из них погибли. Все похороны состояли из того, что погибших просто завернули в парусину.
Наконец рельсы были уложены, вдоль моста натянули толстые стальные тросы и подогнали локомотив.
– Тянем! – хором кричали черные рабочие и их белые командиры и тянули перекинутые через плечи веревки, протянутые к паровозу на дальнем берегу. – Раз, два, взяли!
Когда они, как когда-то добровольцы Хаупта из Висконсина и Индианы, протащили паровоз без вагонов по мосту, небо потемнело, как перед грозой. На горизонте уже сверкали молнии. Небо словно жаловалось – как и мост. Он раскачивался, трещал, но выдержал.
Сейчас. Сейчас. Сейчас…
Он твердил это себе уже минут десять, собираясь с духом, потому что его тело было слишком слабым. Наконец он решил, что должен подчиниться мысленному приказу. Сжимая в одной руке мушкет, который ему дали конфедераты, Билли полез на бруствер, не обращая внимания на проливной дождь.
– Эй, миссуриец! Не дури! Сунешься ближе – тебя точно пристрелят! – закричал солдат из окопа.
Не оглядываясь, Билли с трудом поднялся на ноги и заковылял через высокую скользкую траву, быстро расходуя тот небольшой остаток сил, который у него еще оставался. Фуражка почти не защищала от дождя, и лицо сразу стало мокрым.
Споткнувшись обо что-то, он упал и едва сдержал рвоту, когда увидел, что лежит на мертвом солдате, чьи невидящие глаза смотрели на вспышку молнии. Когда молния погасла и снова стало темно, Билли бросил мушкет и снял фуражку. Следующая молния полыхнула в тот момент, когда он стягивал с себя мундир; Билли жадно вдыхал открытым ртом воздух, пытаясь справиться с болью. Те южане, которые еще недавно не обратили на его появление никакого внимания, потому что в ходе сражения многие части конфедератов были раздроблены и перемешаны вдоль всей линии обороны, теперь вдруг заметили его. Билли снова услышал голос того же солдата:
– Да эта мразь никого не атакует! Он перебежчик, ребята! Пристрелим гада!
– Перебежчик… какое точное слово! Бегу, как олень! – выдохнул Билли, пытаясь подавить страх насмешкой.
За спиной защелкали выстрелы. Припадая на одну ногу, он упорно двигался вперед, подальше от окопов. Снова мелькнула молния, и сразу послышался гром. И в этой новой вспышке Билли вдруг увидел, как рядом с силуэтами весенних деревьев сверкнул штык солдата его армии.
Дозорный со штыком, один из людей Бернсайда, наблюдавших за позициями южан, заметил грязную фигуру, ковыляющую в их сторону. Кто-то за его спиной уже начал стрелять, и Билли оказался под перекрестным огнем.
– Не стреляйте! – закричал Билли, поднимая руки. – Я офицер союзной армии! Я бежал из…
Он споткнулся о торчавший из земли камень, потерял равновесие и судорожно замахал руками. Пытаясь удержаться, он потерял чувство направления, поэтому так и не понял, откуда прозвучал тот выстрел, и со сдавленным криком упал лицом вниз.
О весеннем наступлении Джордж гораздо больше узнавал из вашингтонских газет, чем от тех, кто был на фронте. Все называли его кампанией Гранта и восхваляли храбрецов Гранта, хотя на самом деле Потомакской армией командовал генерал-майор Мид, но именно Гранту было поручено руководство всеми военными действиями северян, а Мид был фактически низведен до звания командира корпуса. Теперь это была война Гранта, и велась она по его плану: игнорировать Ричмонд, разбить армию Ли – а потом карточный домик сам рассыплется.
Но, кроме славословия, газеты часто повторяли в его адрес и слова осуждения, говоря о чудовищных потерях. Люди гибли с такой же скоростью, с какой армия пополняла свои ряды, ночами гоняясь за отступавшим Ли. Одни и те же заголовки звучали как барабанный бой: «ОГРОМНОЕ ЧИСЛО БУНТОВЩИКОВ И ПОТЕРИ В ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ С НАШЕЙ СТОРОНЫ», «ТЯЖЕЛЫЕ ПОТЕРИ С ОБЕИХ СТОРОН».
Джордж и Скау смотрели, как один из поездов смерти проходил на север из Фалмута по заново открытой линии Аква-Крик – Фредериксберг. Поезда с убитыми у Фалмута можно было узнать сразу – они шли медленнее, чем те, что везли раненых или пленных. Над паровозом кружили сотни искр, улетали назад, вспыхивали и быстро гасли. Цепь вагонов была такой длинной, что, несмотря на скорость, казалось, что поезд никогда не пройдет.
– Двадцать, двадцать один… двадцать два… – считал Скау, провожая взглядом последний вагон. – Шибко много гробов.
– Генерал уже погубил шибко много жизней и погубит еще больше.
Скау хмыкнул, что, вероятно, должно было означать печаль, а потом спросил:
– А сколько, как считаете?
Джордж отмахнулся от плывущей в воздухе искры, но она все-таки ужалила его в щеку.
