– Думаю, тебе лучше уехать.
– Я тоже так думаю. Спасибо за ужин. Береги себя.
Он вышел, вскочил в седло и уехал в сгущавшиеся сумерки.
С полчаса Августа неподвижно сидела у кухонного стола, положив ладони на живот и ничего не видя от горя. В дверь стучал Вашингтон, но она не откликнулась, и негр ушел.
В кухню вползла темнота. Когда Августа наконец встала, пора было зажигать лампу. Она чувствовала себя так же, как в ту ночь, когда умер ее муж. И все еще не могла поверить в то, что произошло.
Конечно, если бы она смотрела на Чарльза не замутненными любовью глазами, она бы давно поняла, что подобный исход вполне возможен. Только сейчас ей стало ясно, что весь прошлый год уже было много признаков скорого расставания, и вполне очевидных, только она не хотела ничего замечать. В памяти всплыли строки любимого Поупа из «Опыта о человеке»:
…Не ведая грядущего, мы сами
Живем, подвигнутые небесами;
Так видит Бог игру Вселенной всей,
Где обречен герой и воробей,
Где в эфемерном бытии своем
Мир лопается мыльным пузырем
[60].
Она вздрогнула и, мысленно подгоняя себя, пошла через темный дом. Только не распускаться. Вытереть пыль, поправить покрывало, вытрясти половик. Двигаться, работать, делать что угодно, только чтобы заглушить боль. Она вернулась на кухню, зажгла еще две лампы, нагрела на плите воды, собрала с полок чистую посуду и перемыла ее всю до последней чашки, энергично вытирая полотенцем и снова расставляя по местам.
В дверь снова постучали. На этот раз Вашингтон вошел, не дожидаясь ответа:
– Мисс Августа, уже почти полночь. Поздно, вам ложиться пора.
– Здесь пол грязный. Надо отскрести.
Вашингтон нахмурился, явно не понимая, что с ней.
– Майор Чарльз что-то неважно выглядел…
– Он долго болел. Дизентерия.
– И даже на ночь не остался.
– Да.
– Он скоро приедет снова?
Ей пришлось солгать:
– Не знаю. Возможно.
Продолжая хмуриться, Вашингтон пожевал нижнюю губу:
– Если уж вы собрались мыть пол среди ночи, то разрешите мне помочь вам.
– Я хочу сделать это сама. Мне не хочется спать. – Тут она вспомнила о хороших манерах. – Но все равно спасибо тебе.
Дверь закрылась; обеспокоенное лицо Вашингтона исчезло.
Августа налила воды в ведро и нашла щетку. Она и сама не могла поверить в то, как ей больно. Главной причиной был, конечно, его уход, но себя она винила, возможно, даже еще больше. За то, что утратила бдительность, позволила себе отдаться любви безоглядно, забыв о том, что у нее, как у двуликого Януса, может быть и другая сторона.
Но разве стала бы она что-то менять, даже если бы знала, чем это закончится? Отказалась бы любить его? Нет, конечно же нет. Но, видит Бог, как же ей теперь больно…
И все же она по-прежнему гордилась тем, что осталась независимой, самостоятельной женщиной, полагавшейся только на себя. Она выдержала эту проклятую, обреченную на неудачу войну, и у нее хватит сил выдержать ее до конца, сколько бы ни продлилось это безумие. Боль от расставания с Чарльзом она тоже вытерпит, хотя уже точно знала, что эту боль ей придется терпеть до последнего ее часа.
Не важно. Она все вынесет, потому что так было всегда, даже в самые худшие минуты, а теперь у нее была особая причина для того, чтобы выжить. Ей очень хотелось, чтобы Чарльз тоже узнал об этой причине, но это было бы жестоко и эгоистично.
Августа мягко положила ладонь себе на талию. А потом, когда часы пробили полночь, опустилась на колени и стала скрести пол.
Глава 115
В ночь после сражения у воронки
[61] Билли написал в своем дневнике:
31 июля, воскресенье. Рутинная проверка в роте. На линии осады все тихо после вчерашнего разгрома.
В субботу подъем сыграли в два ночи, и после завтрака мы, еще не совсем проснувшись, поехали к форту Мейкель, чтобы участвовать в закладке мешков с порохом общим весом восемь тысяч фунтов в Т-образный туннель длиной шестьсот футов. Туннель был проделан прямо под позиции бунтовщиков; копали его в полной секретности солдаты Сорок восьмого Пенсильванского добровольческого полка под командованием полковника Плезантса, где служат в основном шахтеры; они же и подали саму идею. Поначалу, должен с сожалением признать, генерал Мид, да и наш командир майор Дуэйн выступали против этой затеи, но потом их все же удалось убедить, и спустя месяц круглосуточных работ туннель был завершен. Солдаты не задохнулись под землей только благодаря тому, что в шахте была устроена грамотная вентиляция, напоминающая камин. Внизу постоянно горел огонь, дым уходил через специальную шахту, а на другом конце туннеля была установлена деревянная труба для притока свежего воздуха. Рота А нашего батальона тоже принимала участие в работе, помогая строить крытый подход к туннелю. Заканчивался туннель в двадцати футах от позиций конфедератов вдоль Пигрэм-Салиента. Работа завершилась мощнейшим взрывом, каких я никогда прежде не видел. И вся задумка выглядела вполне успешной, пока Девятый корпус генерала Бернсайда, стоявший на линии огня в соседнем ущелье, не начал наступление к дымящейся воронке.
По непонятным пока причинам атака не удалась, и люди на дне и вокруг воронки оказались в ловушке, превратившись в огромную живую мишень для ружейного и артиллерийского обстрела со стороны противника. Это привело к огромным потерям и открыло дорогу для контратаки генералу Махоуну.
Что было совершенно поразительным лично для меня, кроме, конечно, сооружения самого туннеля, так это храбрость, проявленная «цветными отрядами» генерала Ферреро. Бернсайд хотел послать их вперед, но Грант запретил это делать из опасения, что его обвинят в том, будто бы он использует негров как пушечное мясо. Поэтому их придержали в резерве, а когда они наконец вступили в бой, то сражались с таким мужеством, что теперь их хвалят все.
Во время сражения мы ждали в удобном месте с фургоном инструментов, готовые к любому неожиданному заданию, но наша помощь так и не понадобилась, поэтому мы вернулись в наш нынешний лагерь рядом с Уэлдонской железной дорогой, чтобы заняться обычными делами.
Я теперь, вместе со своими солдатами, включился в добровольную кампанию за переизбрание мистера Линкольна. В некоторых штатах закон позволяет голосовать прямо на поле боя – пенсильванцы среди этих счастливчиков, остальным же придется для этого приехать домой. Но независимо от этого все, кроме разве что самых безразличных, проявляют живой, если не сказать яростный интерес к будущим выборам.
