Однако гнев Джастина был вызван не только этим дерзким поступком жены, он имел более глубокие корни. Долгие годы Мадлен ставила его в неловкое положение перед родными и соседями, свободно высказывая свои мысли и отказываясь вести себя так, как подобает женщине. Впрочем, с некоторым удовлетворением вспоминал Джастин, она бывала и покорной, хоть и холодной, когда он предъявлял свои супружеские права. В конце концов, устав терпеть своеволие жены, он на время усмирил ее, тайно подливая ей в еду настойку опия. И вот теперь Мадлен опозорила его еще больше, чем прежде, открыто поселившись у своего любовника. Вся округа знала, что она намерена выйти замуж за Орри Мэйна, как только получит развод. Вот только она его никогда не получит. Но одного этого для мести Джастину было мало. Каждый день он снова и снова часами придумывал, как он уничтожит Орри Мэйна или как будет истязать свою коварную жену ножом и огнем.
Он лежал в теплой воде, которую слуги налили в тяжелую цинковую ванну в его спальне. От намокших волос по воде расходились темно-коричневые круги краски. Отсутствие седины не скрывало возраст Джастина, а, напротив, еще больше привлекало внимание к его волосам, цвет которых был столь очевидно ненатуральным. Это делало его похожим на восковую мумию, но ему было все равно.
Все последние дни он не находил себе покоя, и не только из-за жены. С гвардией Эшли тоже шло не все гладко. Этот добровольческий полк они с братом Френсисом создали для местной обороны еще в те тревожные дни, когда продолжалась осада форта Самтер.
Левую половину его лица закрывал лоскут белого шелка, сложенный в несколько раз и повязанный вертикально. Когда он пытался удержать Мадлен, она схватила висевшую в холле фамильную саблю и довольно неуклюже замахнулась на него, но от одного удара старого зазубренного лезвия на лице Джастина остался красный след – от левой брови до середины подбородка, через верхнюю губу. Эта неровная, медленно заживающая рана мучила его не только физически, но и морально. Как же он ненавидел эту проклятую сучку!
Душный день был в самом разгаре. Тени от свисающих прядей испанского мха на черных дубах за окнами рисовали причудливые узоры на полу из сосновой доски, пораженной плесенью. Внизу, под верандой второго этажа, его брат выкрикивал отрывистые команды. В этот день Джастин, который уже был сыт по горло безрезультатными попытками научить хоть чему-нибудь эту голь перекатную (все джентльмены их округа, кроме однорукого мерзавца Мэйна, записались в другие отряды), поручил Френсису проводить строевые занятия, а сам решил отдохнуть.
Его брат не пожалел денег на обмундирование для полка. На вешалке рядом с ванной красовались канареечно-желтые брюки и светло-зеленый мундир с галунами во французском охотничьем стиле. Довершали форму красивые высокие сапоги до колен, надевавшиеся поверх брюк – тоже на французский манер.
Однако, несмотря на немалые траты, к ним не особо стремились те, кто смог бы по достоинству оценить стоимость и оригинальность этой формы, а также редкую удачу оказаться под началом таких людей, как Ламотты. А этот Уэйд Хэмптон, чтобы ему провалиться, одел своих кавалеристов в какие-то серые хламиды, отчего они стали похожи на пастухов, и все равно не знал отбоя от желающих.
Но Джастин ненавидел плантатора из Колумбии не только за это. Первый Хэмптон приехал в Каролину намного позже Ламоттов, но теперь это имя пользовалось гораздо большим уважением. Джастин прожил почти все свое состояние, достаток же Хэмптона только рос без всяких видимых усилий с его стороны, и все считали его самым богатым человеком штата.
Хэмптон отказался приехать на конвент, посвященный отделению от Союза, и даже публично высказался против сецессии, а теперь вдруг превратился в героя. Он уже был в Виргинии с целой армией пехотинцев, артиллерии и кавалеристов, слепо верящих ему, в то время как Джастин до сих пор торчал здесь, заработал славу рогоносца и не смог набрать больше двух рот, да и те состояли из тупых мерзавцев, которые только и делали, что пьянствовали, дрались или использовали свои древние мушкеты и допотопные винтовки совсем не по назначению.
Боже, как же он измучился! Джастин еще на полдюйма погрузился в воду и вдруг понял, что не слышит больше хриплых приказов брата. Вместо этого снизу доносились чьи-то визгливые крики и непристойная брань.
– Черт бы их побрал!..
Похоже, эти неотесанные болваны опять подрались. Ладно, пусть Френсис сам с ними разбирается.
Джастин ожидал, что шум вот-вот прекратится. Однако смех и ободряющие выкрики стали громче, а вскоре послышались и удары. Вдруг дверь спальни приоткрылась, и в комнату заглянул Мем – юный раб, полное имя которого было Агамемнон.
– Мистер Джастин… ваш брат просит вас прийти. У них там что-то случилось.
Разъяренный Джастин выбрался из ванны. Вода с краской капала с его носа, пальцев, стекала с круглого живота, похожего на половинку дыни.
– Да как ты смел сюда войти без разрешения! – Он с силой ударил Мема кулаком.
Мальчик вскрикнул. В его широко открытых глазах Джастин на мгновение увидел такую ярость, что испугался, как бы раб не напал на него. Да, теперь, когда черные республиканцы действительно начали войну, чтобы отобрать у достойных людей их собственность, ниггеры заметно осмелели. В последнее время необъяснимо участились негритянские похороны. Ходили слухи, что на самом деле в гробах закапывают оружие для бунта. Старые страхи белых перед черной расой расползались по низовьям, как гнилостная зараза в летний сезон.
– Убирайся! – рявкнул на раба Джастин.
Мем с привычной покорностью выскочил из комнаты, закрыв за собой дверь; от его короткой мятежности не осталось и следа.
Джастин взял с кровати утягивающий корсет для живота. Снизу его звал Френсис, голос у брата был испуганный. Выругавшись, Джастин отшвырнул корсет и натянул тесные канареечные брюки. На ткани тут же выступили пятна влаги. На ходу застегивая гульфик, он поспешил вниз по лестнице, остановившись лишь для того, чтобы выдернуть из ножен висевшую на стене старую саблю.
Выскочив на улицу, он увидел, что в конце обветшавшего дома вовсю разгорается драка. Его гвардейцы – в шикарных, но безбожно перепачканных мундирах – окружили двоих мужчин, которые пытались отобрать друг у друга старую винтовку Холла. Этими двумя были кузены Лемке – вспыльчивые недоумки, владевшие процветающей фермой неподалеку.
Френсис, совсем исхудавший в последнее время, поспешил к брату:
– Оба пьяны в стельку! Может, лучше позвать ниггеров? Эти ребята уже вошли в раж настолько, что просто не позволят нам разнять их.
Да уж наверняка, подумал Джастин. Парочка гвардейцев захихикала, глядя на его мокрые брюки и заметно выпирающий живот.
– Черт, неужели ты не можешь призвать их к порядку? – прошипел он. – Почему это всегда должен делать я?
На самом деле ничего он делать не собирался. Вцепившись мускулистыми руками в спорное оружие, каждый из кузенов с силой тянул его в свою сторону. Вдруг один Лемке резко наклонил голову вперед и вцепился зубами в плечо второго; укус был настолько сильным, что на мундире выступила кровь. Ну нет, спасибо, подумал Джастин и пошел прочь; лучше найти четверых, а то и пятерых ниггеров покрепче, пусть они свои шкуры подставляют.
