– Есть о чем подумать, – кивнул Билли. – Лишь бы Боб Ли сдался.
– Осада еще наверняка продолжится, – сказал Джордж, – и это очень печально. Говорят, южане сильно голодают. По слухам, им достается только горсть кукурузы в день. Да, я знаю, что первый выстрел сделали они, знаю, что мы должны заставить их сдаться, но ты прав – участвовать во всем этом становится все невыносимее. Я хотел служить на железной дороге. Чинить рельсы и восстанавливать насыпи – это хорошая работа, она приносит удовлетворение. Мне повезло с командой – отличные чернокожие ребята. Но бывают дни, когда мне так паршиво, как не было никогда в жизни.
Билли уставился в свою пустую кружку, которую сжимал в покрасневших изуродованных ладонях.
– У меня то же самое, – сказал он. – Когда это случается, я думаю о нашем с тобой разговоре на холме за Бельведером. Ты тогда рассказал о том, в чем тебе однажды призналась мама. Что наша семья похожа на горный лавр – такая же…
– Стойкая. Да, я помню. Надеюсь, это до сих пор так.
– Иногда я сомневаюсь, Джордж. Все так изменилось. Цветные в военной форме. Железные дороги, перевозящие целые полки через всю страну. Убитые, сваленные в кучи, словно дрова для костра… Разве такого кто-нибудь ожидал? Разве может что-то из прежней жизни сохраниться в этом новом мире? В том числе и наша дружба с Мэйнами, – разумеется, я не имею в виду Бретт.
Джордж поскреб щетину на подбородке. Его мучили точно такие же сомнения. И усталость их только обостряла, усталость и подавленность, рожденные заблуждениями и притворством, такими же обычными на передовой, как и в Вашингтоне, бесконечным подсчетом трупов и всеобщим согласием с тем, что война, скорее всего, продолжится и в следующем году.
Однако он был старшим братом, а по чьему-то неведомому распоряжению старшим братьям полагалось всегда проявлять мудрость и силу. И хотя Джордж чувствовал, что его попытка будет слишком очевидной и даже смешной, он все же сказал:
– Я задаю себе те же вопросы, когда впадаю в уныние. И я должен ответить «да», иначе мне просто не выдержать. Непреходящие ценности переживут все перемены… и помогут отсеять самые бесполезные из них. Думаю, в этом смысл лавра. Дружба, любовь наших жен, наших близких и людей, которые нам дороги, таких как Мэйны, – все это крепче любых перемен. Все это выстоит и поможет выстоять нам. Иначе я просто не представляю, как нам держаться. Мы всё выдержим, не сомневайся.
Билли поднял кружку и допил последние капли холодного кофе. В глазах брата Джордж увидел печаль и сомнение. Билли явно не поверил в то, что сейчас услышал.
Что ж, он и сам не верил. Слишком многого он навидался и в Вашингтоне, и в Питерсберге. И звон пожарных колоколов того далекого апреля по-прежнему не выходил из его головы.
Глава 117
В тесной убогой каюте слышался только скрип ее пера и тихий плеск моря.
Склонясь над записями, Эштон сидела за крохотным столиком, который она придвинула к стене, под единственную мигающую лампу. Хантун, в свободной шелковой рубахе и испачканных брюках, лежал на нижней койке, с обидой наблюдая за женой. Весь первый день после их отплытия из бермудского порта Гамильтон он по меньшей мере каждые полчаса склонялся над ведром.
На вторые сутки он уже мог доплестись до палубы и делать то же самое, перегнувшись через поручни, но прежняя вонь еще не выветрилась из каюты, о чем Эштон не преминула ему с раздражением сообщить.
С той роковой ночи, когда Орри раскрыл их заговор и заставил спешно бежать из Ричмонда в закрытой карете, Эштон похудела на девять фунтов. Она мечтала отомстить брату, но пока у нее были дела поважнее: выжить, добраться до Монреаля, привести себя в порядок, потому что ее нынешний вид вызывал лишь жалость.
Но сильнее всего было желание снова быть рядом с Пауэллом, и чем больше она смотрела на Хантуна, с его вечным нытьем, тем это желание становилось острее.
Пароход «Ройял Альберт» раскачивался на высоких волнах. Судно было канадским, поэтому могло подходить к американским берегам настолько близко, насколько осмеливалось благодаря нейтралитету своего флага. В Штатах в этот день проходили выборы. Но сейчас Эштон больше волновало то, о чем время от времени напоминал ей сжимавшийся желудок: наступил ноябрь, а ноябрь в Северной Атлантике – время штормов.
– Который час? – проскулил Хантун со своей койки.
– Посмотри на свои часы, – сухо бросила Эштон, продолжая записывать цифры.
Он издал жалобный стон, давая понять, что лишнее усилие только увеличивает его страдания.
– А… почти одиннадцать. Ты не погасишь лампу?
– Нет, пока не закончу.
– Что ты делаешь?
– Забочусь о наших общих интересах.
Банк в Нассау, в котором по ее настоянию хранились все прибыли от «Уотер Уитч», не мог знать, куда отправлять ежеквартальные отчеты, пока Пауэлл не создаст новое правительство, поэтому ей приходилось делать расчеты самой. В Гамильтоне она смогла обналичить чек, получив минимальную сумму, необходимую для дорожных расходов. Остальное хранилось на их счету в фунтах стерлингов. Иной раз Эштон пробирала дрожь, когда она вспоминала, что чуть было не положила все деньги в чарльстонский банк.
Она быстро подвела итог и, повернувшись к Хантуну, помахала небольшой конторской книгой:
– Почти четверть миллиона долларов, насколько я смогла разобраться. Это нас немного утешит в неудаче.
– Ламар может потребовать часть этих денег, – проговорил Хантун, обливаясь по́том; стекла его круглых очков запотели.
– Ну уж нет! – Эштон захлопнула книгу и спрятала ее в свой набитый до отказа ридикюль. – Он ни гроша не получит, пока новое правительство не начнет действовать, а возможно, и после тоже. Ради этой авантюры пусть рискует своими золотыми рудниками… а мы рисковать не станем.
– Я бы лучше отдал этот счет, чем наши жизни, – возразил Хантун в своей обычной слезливой манере. – Но если уж говорить честно, то у Пауэлла на кону стоит нечто гораздо более ценное, чем золото. Я хочу сказать, что он рискует головой… Так же, как и мы.
– Он и должен рисковать – это ведь его план.
Эштон любила Пауэлла, но не видела никакого противоречия в таком ответе. Первый заговор был раскрыт, второй могла постигнуть та же участь. К ее удивлению, неудача ничуть не расстроила Ламара, хотя он и вынужден был несколько недель прятаться на том грязном чердаке, потом в одиночку бежать в Уилмингтон, после того как вернулся в Ричмонд и узнал, что ферма в руках тайной полиции.
По настоянию Эштон Хантун оставил для Пауэлла запечатанное письмо в одном из баров, где тот часто бывал. Из письма Пауэлл узнал о том, что случилось и куда отправились Хантуны. После Уилмингтона он сначала поехал в Нассау, а потом встретился с ними в Гамильтоне. Разоблачение, поспешное бегство, страх преследования – все это странным образом лишь укрепило решимость Пауэлла. Это убеждало Эштон в том, что, хотя вероятность неудачи и оставалась, он может добиться успеха и действительно создать новое государство.
